Всего лишь легчайший упор на последние слова. Едва заметный привкус* вызова.
Снова гримаса. На этот раз еще мрачнее. Снова пауза. На этот раз еще длиннее.
Гривз почти нехотя поднял последний листок.
Вот оно. Готовьтесь к абордажу!
— Ах, да, кстати… я тут вспомнил…
Уж слишком у него беспечный тон.
Берегись!
— Следует заплатить за обучение вовремя, если хочешь посещать занятия в следующем семестре.
На этот раз он передал некий документ, едва взглянув на Лаки.
— Давай сначала покончим с этим, чтобы рассмотреть кое-какие… креативные решения той проблемы, которую ты сам себе создал.
Это было письмо, адресованное поверенным колледжа. Только на сей раз послание было гораздо короче и обезоруживающе туманно. Все, что требовалось от Лаки — подпись.
Лаки покосился на ректора, но тот по-прежнему разыгрывал безразличие. При всем своем равнодушии к чувствам окружающих Гривз нюхом чуял всякий признак неуверенности. И всегда взимал определенную дань, чтобы каким-то образом смягчить эту неуверенность. Всегда.
Но раньше до Лаки не доходило, что Гривз намеренно выводил людей из равновесия, чтобы содрать с них эту дань. Раньше. До этого момента.
«Почему он так хочет, чтобы я остался? Мое обучение и плата за него не так уж важны для колледжа, даже при наличии креативной подкладки».
Нет, тут какая-то тайна!
— Насколько я помню, за обучение нужно платить только в конце января.
При необходимости Лаки мог изображать безразличие не хуже Гривза.
— Э… да, но…
Казалось, послышался скрежет шестеренок.
— Но ты знаешь, как неповоротливы эти адвокаты! Не можем же мы задерживать плату только из-за твоего особого положения, верно?
Точное попадание, неохотно признал Лаки, прежде чем несколько раз перечитать два коротких предложения. И поразмыслить.
Письмо давало Гривзу неограниченное право распоряжаться средствами Лаки. Даже временные выплаты не определены! И не требуется никаких объяснений для снятия денег со счета.
«И после моей подписи не оставлено места для даты!»
Возможно, всему причиной стала уверенность, полученная в общении с Дианой и женщинами в приемной. Возможно, приближающийся день рождения, столь же символичный, сколь важный, с точки зрения закона. Но на этот раз у Лаки не было настроения вилять. Гривз сделал свой ход слишком поспешно. И воспользовался негодным оружием. Залп получился холостым.
— Простите, сэр, но я не могу подписать это прямо сейчас.
Он подчеркнуто старательно сложил письмо, прежде чем сунуть в нагрудный карман.
Гривз уставился на свои стиснутые, едва заметно дергавшиеся руки.
— Да, конечно. Но ты знаешь, что это создаст немало трудностей для некоторых очень занятых людей.
— Вполне вероятно. Но, думаю, мне давно уже пора взять на себя ответственность за собственное будущее. Пожалуй, стоит позвонить… — он снова развернул письмо и прочитал название юридической фирмы, — этим Бартлеби и, Сомсу. Попрошу назначить мне время для беседы по поводу состояния моего трастового фонда. И обязательно извещу вас о дате встречи, на случай если вы тоже захотите присутствовать.
Гривз был явно и окончательно выбит из колеи. Он, по всей видимости, настолько привык манипулировать напуганным одиноким ребенком, что не сумел вовремя заметить, когда тот повзрослел. И теперь лихорадочно искал выход.
Наконец Гривз схватил перо, как будто незамеченное Лаки, и снова поднял отчет о посещаемости.
— Что ж, если ты не изменишь своих планов, я буду принужден зафиксировать твое намерение грубо нарушить школьную политику посещения церковных служб.
— В таком случае, — улыбнулся Лаки, — я счастлив уведомить вас, что собираюсь компенсировать январский пропуск службы посещением церкви в канун Нового года.
Он встал, подхватив с пола сумку для книг.
— О чем ты говоришь? Школа в каникулы закрыта.
Лаки небрежно, если не сказать грубо, потянулся за лежавшим на столе расписанием церковных служб.
— Может, это и так, сэр, но в правилах говорится иное. Послушайте, что тут написано: «Посещение церкви обязательно весь декабрь по утрам в понедельник, за исключением первого понедельника после Рождества, и по всем пятничным вечерам, исключая сочельник». И поскольку тут нет специальной записи о кануне Нового года, думаю, он тоже считается обязательным.
— Но это очевидная ошибка, недосмотр! — почти взвизгнул Гривз.
— Ни от кого не ожидают посещения церкви в праздники!
— Однако я собираюсь в церковь. И некоторые из моих друзей тоже. Мало того, я намереваюсь привести девушку, — почти развязно сообщил Лаки. — И, по-моему, не стоит изменять расписание на этом этапе, сэр. Слишком поздно. В конце концов, правила есть правила.
И впервые в жизни Лаки вышел, не дожидаясь, пока его отпустят.
Диана подняла глаза от замусоленного «Космополитена». При виде беспечной улыбки Лаки, скука во взгляде уступила место изумленному восхищению.
— Итак, на чем мы остановились? Как насчет ужина у «Сейди» в канун Нового года? Скажем, в шесть часов? А потом можем пойти в церковь (многозначительный кивок) для укрепления духа, прежде чем ударить по барам.
И еще громче, чтобы слышали навострившие уши женщины:
— Ты, конечно, захочешь рассказать подругам по команде о посещении церкви в канун Нового года. Уверен, они, скорее, предпочтут пойти на службу, чем провести следующее лето в Святом Иуде.
Истолковав ошеломленный взгляд Дианы как согласие, он кивнул, подмигнул Энджи и исчез.
Элуин щебетала что-то насчет сломанной расчески. Люк изо всех сил старался изобразить интерес, однако то и дело уносился куда-то мыслями. Он знал почти все, что она скажет в следующую минуту: знакомое ощущение после регулярных вмешательств Лаки. И пытался не давать волю угрызениям совести. Кроме того, он чувствовал растущую пропасть между собой и Элуин. Трудно упрекнуть ее в склонности к пустой болтовне, значит, она тоже старается возродить былую близость. Правда, уж очень сильно отвлекает мельтешение остальных обедающих. Каждый считает своим долгом кивнуть или помахать Элуин, хотя немногие отваживаются сунуться в тихий уголок, где сидят они с Люком.
— Поэтому я опрокинула на ее голову овсянку и подожгла дом.
— Прости?..
Сухая усмешка.
— Значит, мне наконец удалось привлечь твое внимание?
Поразительные серо-зеленые глаза, россыпь веснушек, густые золотистые волосы с оттенком платины. Эти глаза все еще сохраняют прежний блеск, смягченный преждевременной печалью и мудростью. Глаза Целительницы.
За долю секунды Люк увидел Элуин ребенком, женщиной, старухой, безмятежно прекрасной в любом возрасте. Сердце пропустило удар.
— Я пыталась рассказать тебе о будущем ребенке Кандры. Пока ты сегодня трудился над ножками для стола, я сделала пару визитов на дом. Без приглашения.
Очередная сухая усмешка.
— Вероятно, ты не знаешь, что обоим деревенским целителям сейчас не до пациентов. Один болен, второй отправился на другой конец долины навестить родственников. Хорошо еще, что я здесь.
Люк пожал плечами и улыбнулся, признав свою неосведомленность.
— Так или иначе, а это ее первенец, и она ужасно нервничает. Нужно сказать, не без причины.
Люк вопросительно вскинул брови.
— Женщины в ее роду все узкобедрые, рожают тяжело. И точно, мне пришлось поворачивать младенца. У Кандры все саднит, и возможно, она до сих пор проклинает меня, но теперь роды должны пройти благополучно.
— Значит, сегодня тебе придется быть рядом с ней? — не сдержав разочарования, выпалил Люк.
— Нет, но я обещала взглянуть на нее после ужина. Она родит не раньше завтрашнего дня, да и то в лучшем случае. Дети являются на свет, когда сами захотят, и ни минутой раньше.
Элуин прервала свое повествование ровно настолько, чтобы подобрать подливу кусочком хлеба. Ее руки, мозолистые от тяжелой крестьянской работы, все еще были изящными.