— Нет, не хочу-у-у!
Сразу же вслед за этим погас свет, и кабина пошла вниз. Она уже весила так много, что охранные системы остановить ее не смогли. Словно гигантский поршень, сопровождаемая дьявольским визгом вырывающегося из шахты воздуха, кабина лифта летела вниз. Мимо проносились этажи, мигал свет, а Рогочки вдруг увидел темный силуэт Рольняка, выделывающего руками странные пассы. Неожиданно высветилось лицо незнакомца. Дальше опять была темнота. Потом вода закрутилась водоворотом, легкие Рогочки что-то страшно стиснуло, затем была вспышка, сильный удар в лицо и чей-то пронзительный крик. Рассыпавшийся на множество звуков, он стал финальным аккордом отлично сыгранной партитуры. Телохранителю в спину ударили куски дерева и металла, а еще через мгновение хлынувшая из кабины вода потащила его по паркету. Рогочки получил удар в голову, рядом с ним кто-то упал, со всех сторон послышались удивленные возгласы.
С трудом откашлявшись, телохранитель приподнялся на локте и окинул взглядом холл министерства. Он никак не мог понять, что произошло. Откуда взялись обломки дверной коробки, забрызганные стены, пол… В том месте, где они стояли всего пару минут назад, зияла дыра, оставленная дверью лифта.
Рогочки опустил голову и задумчиво взглянул на прямоугольную сумочку, каким-то образом оказавшуюся у него в руке. Мгновением позже он рухнул на собравшийся гармошкой ковер и, прежде чем погрузиться в беспамятство, еще раз увидел лицо незнакомца, каким оно было, перед тем как лифт начал падать. Этот человек улыбался.
Кроны деревьев еще не обзавелись листвой, и яркое мартовское солнце заставило Збигнева Оршевского опустить голову. Теперь ему не оставалось ничего иного, как только разглядывать холмик земли возле своих ног и слушать панихиду. Он не плакал, это было позади. Впрочем, его встречи с отцом всегда были сугубо деловыми. Поцелуи и прочие церемонии заменяло обычное рукопожатие.
Збышек потер пальцами веки. Ощущение утраты, окончательной и безвозвратной, оказалось горше, чем он представлял. В конце концов, отец был его единственным живым родственником. Он машинально отметил, что оратор сменился. Слова текли монотонно и казались холодными, словно мокрая трава после ночного дождя. Серое небо, лица людей и ряды могил сливались в единую мозаику. Збышек наклонился, взял горсть земли и, бросив ее вниз, услышал тихий стук. Лица, ладони, губы, шепчущие молитву, все это сейчас не имело для него значения. Он хотел лишь, чтобы ритуал завершился как можно быстрее.
Потом, когда все закончилось, он еще раз взглянул на ближайшее дерево, словно пытаясь запомнить место, и пошел прочь. На стоянке Оршевский поблагодарил всех, кто пришел проводить отца, и сел в такси лишь для того, чтобы, проехав несколько улиц, приказать шоферу остановиться и отправиться далее пешком.
Прогулка несколько успокоила Збышека. Жизнь сделала один оборот и, завершив его, вернулась в привычное русло. Он неожиданно понял, что оказался неподалеку от квартиры отца. Старик Оршевский снимал ее в новостройке, каких множество в последние годы выросло вокруг вроцлавского рынка. В кармане плаща Збышек нащупал ключ, который ему вручили в полиции вместе с остальными личными вещами отца. Поднимаясь по крутой лестнице, он подумал, что тут его никто не найдет. Преисполненный печали, он вынул из холодильника очередную бутылку водки и пакет сока. Налив в стакан водки на два пальца, он покрутил пакет в руке, а потом, поставив его на место, плеснул еще немного. Желая забыться, Збышек выпил.
Пару минут спустя он сидел в кресле и просматривал фотографии родственников. Их как попало запихнули в альбом, и теперь при каждом неосторожном движении они вываливались из него. Поездка в Варшаву, отец в шляпе с эдельвейсом поднимается канатной дорогой в Каспров, какой-то прием, даже первомайское шествие затесалось. На нескольких старых фотографиях он заметил надписи пером — давняя привычка отца. Ему частенько случалось раскланиваться с теми, кого он видел первый раз в жизни, и не узнавать старых знакомых. Желая помочь памяти, он собирал вырезки из газет, частенько надписывал фотографии. И все равно слава рассеянного человека его не миновала. Правда, со временем его память несколько улучшилась, а скорее всего, он научился лучше себя контролировать.
Прозвенел дверной звонок, и Збышек почувствовал, как его сердце забилось чаще. Выйдя на цыпочках в прихожую, он заглянул в глазок. Мужчина лет тридцати держался так, словно наверняка знал о его присутствии за тонкой дверью. Збышек дрожащими пальцами накинул цепочку и открыл замок.
— Чем могу?… — Ему пришлось проглотить стоявший в горле комок.
— Моя фамилия Рогочки. Ваш отец… — незнакомец замялся. — Это я выжил в том проклятом лифте. Мы должны поговорить.
Оказавшись в квартире, незнакомец виновато улыбнулся и, взглянув на покрывавшую столик глянцевую россыпь фотографий, объяснил:
— Я следовал за вами от кладбища…
Збышек попытался прикинуть, куда удобнее посадить гостя.
— Удивительно, как вы меня не потеряли, — указывая на кресло, промолвил он. — Я ехал в такси.
— Меня этому учили, — мужчина сел только после хозяина дома. — Что вам сообщили в полиции о происшествии?
Збышек подвинул носком ботинка лежавшую на полу фотографию.
— Несчастный случай, лопнул трос, — он пожал плечами. — Какие-то путаные объяснения.
В следующем вопросе ему послышалась насмешка.
— И ваш отец не пользовался инвалидной коляской?
— Чепуха.
— Я тоже так подумал, — Рогочки потер подбородок, а потом рассказал, как именно Оршевский выглядел тем утром.
Раздражение, вызванное сообщением, заставило мысли Збышека помчаться галопом.
— Они обязаны были мне об этом рассказать.
— Мне тоже так показалось, — гость усмехнулся уголками губ.
— Черт возьми, мой отец не был Джеймсом Бондом!
Рогочки, однако, отступать не собирался.
— Именно поэтому я и пришел, — сухо сказал он. — Прошу выслушать меня внимательно.
Как только визитер начал свой рассказ, у Збышека появилось желание выпроводить его за дверь, однако постепенно до него стало доходить, что поведанная ему история имеет смысл. Слушая ее, он поднял с пола фотографию. Мать тогда еще была жива. В светлом платье она стояла на пляже.
— И прошу запомнить, — Рогочки выделил эти слова. — Не знаю, не имею понятия как, однако могу дать голову на отсечение: ваш отец спас мне жизнь.
Предупреждая следующий вопрос, он развел руками.
— Знаю, мы падали в кабине лифта. Я не предполагаю, а знаю, благодаря кому остался в живых. Однако мне хотелось бы понять, откуда взялся этот странный дождь.
Оторвавшись от фотографии, Збышек чисто интуитивно спросил:
— Вы не любили своего шефа?
— Рольняка? — Рогочки прищурился. — Не любил, однако платил он неплохо.
Наклонившись, он стал разглядывать лицо Збышека, словно пытаясь прочесть на нем разрешение продолжить разговор.
— Есть еще одна вещь, — наконец тихо сказал он. — Это происшествие меня изменило. Может быть, я скажу глупость, но до сих пор я чувствую биение сердца вашего отца. Не помню, а просто ощущаю. Благодаря этому что-то во мне проснулось.
Он замолчал. Не зная, как отреагировать на эти слова, Збышек слегка улыбнулся. Рогочки вздохнул, встал и показал глазами на ванную.
— Могу я ею воспользоваться?
Ответ был очевиден.
Слушая шум воды, Збышек пошел на кухню — приготовить себе тот самый однокомпонентный коктейль. «Только никогда не смешивай», — смеялся его отец, а потом любил рассказывать историю, случившуюся во время какого-то приема в Москве, где ему неожиданно пришлось пить коньяк с шампанским. В третий раз Збышек мешать тоже не стал, а после возвратился в гостиную.