Ворота за Рольняком кипели водоворотом мерцающей лазури. Кто же способен представить, что этот цвет может быть приглашением в пекло? Збышек посмотрел на CD-ROM в руках двойника.
— Что ты имеешь в виду? — прорычал Рольняк, окруженный ореолом разрядов.
— Только то, что согласно его плану ты обязан был сразу нажать эту клавишу. Ты заболтался с нами, но ничего страшного, — Збышек болезненно усмехнулся. — Я тебе помогу.
Сконцентрировав свою волю на единственном простом желании, он нажал клавишу прибора в руке Рольняка. Сила взрыва разнесла спрятанный внутри баллончик с газом, окутав тело двойника белой завесой. Взрыв искалечил ему руки, и его оружие оказалось на полу. Попытавшись было вновь схватить револьвер, Рольняк вдруг осознал, что не может этого сделать. Смертельный газ атаковал его тело через легкие и кожу. И несмотря на это, наполовину парализованный, он бросился к воротам, пытаясь исполнить предназначение.
— Останови его! — крик Рогочки пробился сквозь боль в голове Збышека.
Он почувствовал, как его мысли разорвали оковы воли. Пучки силы не хуже стальных струн схватили Рольняка, задержали его и отпустили только тогда, когда газ закончил свое дело. Тело двойника упало на плиты. Збышек почувствовал на лице влагу, но не отреагировал на нее, пока не запихнул остаток ядовитой взвеси в ворота. Потом он почувствовал соленый вкус. Это кровь, подумал Збышек, и провалился в темноту.
Придя в себя, он первым делом ощутил запах туалетной воды, потом увидел стоящие на полу лампы. Ворота исчезли.
— Сейчас ты почувствуешь себя лучше, — находившийся за кругом света Рогочки улыбнулся. — Я остановил ток крови. Теперь мне нужно вернуться к Трачуку.
Марек лежал рядом, не далее метра, а свет придавал его коже трупную белизну. С его пухлым лицом, в вывернутом плаще, он напоминал моржа, выбравшегося на берег и вдруг почувствовавшего на себе всю силу гравитации. Когда Рогочки расстегнул ему рубашку, он тихо застонал. Рогочки, на одной руке которого все еще висели наручники, выглядел не лучше. Збышек перекатился на бок, а потом сел. В голове у него шумело, как после невероятного напряжения. Он осторожно, кончиками пальцев прикоснулся к своему носу.
— Болит, — голос Трачука отразился от стен пустой пещеры и вернулся тысячей шепотов.
Рогочки осторожно положил ему ладони на рану. Потом что-то мелодично забормотал, двигая при этом пальцами, а когда вновь открыл рану, стало видно, что она зарубцевалась. Еще никогда Збышек не видел такой радостной улыбки.
— Меня всегда любили звери, — сообщил охранник. — Твой отец во мне что-то открыл, а здесь я почувствовал, что могу больше, что…
Он поискал слова, но в конце концов только опустил руку и положил на бетон комочек свинца. Збышек подумал, что Рогочки научился этому не случайно. Наверняка что-то почувствовал. Пещера и связанные с ней люди обладали разными необычными свойствами. Трачук кашлянул и приподнялся на локте. У него было лицо человека, пытающегося встать на скользком льду со стопкой фарфоровых тарелок в руках. Утвердившись на ногах, он сначала прикоснулся, а потом и похлопал себя по большому животу. В пещере заметно похолодало, поэтому он застегнул сначала рубашку, а потом и пиджак.
— Думаю, ворота исчезли окончательно, — сказал он, осмотревшись. — Не чую, абсолютно их не чувствую.
Збышек глядел на фигуру, лежащую за кругом света.
— Думаешь, мы сдали экзамен? — спросил он.
Они помолчали, глядя, как Рогочки накрывает тело своим плащом.
— Не знаю, — ответил Трачук. — Но уж наверняка его не провалили. Не хочу об этом думать. Вчера у моей жены были важные анализы, я должен быть рядом с ней, — Трачук вздохнул. — Слава Богу, что результат оказался отрицательным.
Он подошел к Рогочки, и они обсудили создавшееся положение. Полицию было решено в это дело не впутывать, а тело Рольняка спрятать в лесу. Когда вынесли его наружу, Збышек остался возле шоссе, чтобы предупредить, если возле форта кто-то появится.
Туман намочил лес и исчез. Первый раз с того момента, когда он пошел на собрание Анонимных Алкоголиков, Збышек вдруг осознал, что у него пропала тяга к спиртному. Присев на обломок стены, он взглянул на плывущие по небу тучи, в каждое мгновение иные, а в общем-то те же самые.
Рольняк совсем неглупо придумал тот стол и Бога, над ним склоненного. Вот только он не смог увидеть главное. Наш мир не является застывшей картинкой, как раз наоборот: динамичный и загадочный, он все время меняется. Он изменяется в одном невидимом измерении — своем времени, существующем только для Творца, изо всех сил старающегося помочь малым, строптивым, но на свой лад ценным созданиям. Александр Македонский, владыка земель от Атлантики до Японского моря, ядерный взрыв над Манхэттеном и победа стран ОСИ, великая зараза, выбравшаяся из лаборатории и опустошившая половину Европы — все это было, но только не для нас. Неактуальные, отброшенные возможности. Мы, ограниченные четырехмерной пластиной стола, способны объять разумом лишь нашу Вселенную, являющуюся только одной моделью эволюции. Мы не способны увидеть результаты наших поступков, расходящиеся волнами как в одном, так и в другом направлении движения нашего времени. Чего он хочет? Было бы большим упрощением утверждать, что совершенства. А может, целью является сам процесс?
Послышались приближающиеся шаги, и Оршевский соскочил на землю. Трачук нес в руке полотенце, намоченное в ручье.
— Возьми, оботри лицо.
Збышек вытер засохшую кровь и вернул полотенце.
— Любопытно, — пробормотал Рогочки. — Если вспомнить о газе, то чем был план старого Рольняка — убийством или самоубийством?
Збышеку эту тему обсуждать не хотелось. Ответ на следующий вопрос за него дал Трачук.
— Спрашиваешь, как он додумался? Доверял видениям отца, верил, что всегда может получить очередной шанс. А бомба была последней оставшейся нам возможностью. Правда?
Збышек только улыбнулся. Для разговоров еще будет время, подумал он, а сейчас есть только запах леса и твердые камни под ногами. Они с Мареком двигались неторопливо, смакуя тишину, позволяя Рогочки идти впереди. Поэтому, когда они оказались возле машин, он уже стоял, опершись о капот одной из них, и читал газету.
— Проклятый мир, — пробормотал Рогочки, услышав их шаги. — Снова кого-то обокрали в трамвае.
Хлопнув ладонью по газете, он с мрачным видом стал проглядывать следующие страницы.
Трачук остановился и, глядя на Збышека поверх машины, сообщил:
— Через месяц выхожу на пенсию. Буду жить в свое удовольствие.
Улыбнувшись в ответ, Оршевский устроился на сиденье. Машина тронулась, и его мысли вернулись к столу, придуманному Рольняком. Парень ошибся в одном. Творец не стоит, словно зритель, а неустанно созидает. Поэтому история мира — плод его усилий — все еще продолжается. И значит, имеет смысл жить дальше.
Перевел с польского Леонид КУДРЯВЦЕВ
Андрей Саломатов
Здравствуй, это я!
В свои тридцать пять лет Вадим Полуэктов считался писателем средней руки. Что называется, второго плана. У него было немало друзей и хороших знакомых среди разного рода кандидатов наук, никому не известных режиссеров, бесперспективных чиновников и никогда не летавших космонавтов. Слыл Полуэктов человеком не робкого десятка, но звезд с неба не хватал и жил как большая часть населения планеты, то есть довольствуясь тем, что имеет. Когда же изобрели машину времени, и богатый народ потянулся в будущее к собственным кронам, Вадим не раздумывая воспользовался давней дружбой с человеком, который когда-то учился с женой начальника лаборатории, где эту машину и произвели на свет. По знакомству Полуэктов должен был оплатить лишь затраченную на перемещение электроэнергию, но и эта сумма оказалась для него значительной — машина пожирала мегаватты, как средний московский микрорайон в новогоднюю ночь.
Вадим очень волновался. Ему предстояло переместиться на сорок лет вперед и встретиться с самим собой. Он понимал, что рискует не застать себя в живых. На этот случай оставались дети, внуки и многочисленные племянники, у которых он смог бы выяснить, чего добился за свою жизнь, когда и при каких обстоятельствах скончался и много ли оставил своим потомкам из написанного и заработанного многолетним писательским трудом. Но самое главное, Полуэктов желал узнать у прожившего долгую жизнь старца, какие тот совершал ошибки, чего следует опасаться и, наоборот, куда нырять без страха и сомнений. Особенно его интересовало, стоит ли покупать акции одной сомнительной торговой фирмы. Для приобретения их он собирался продать квартиру. Как говорил его друг-бизнесмен, дело было верным, и все же рисковать единственной недвижимостью было боязно.