— Прошу вас, Ваше Высочество.
"Дьявол дернул меня начать проверку караулов с палатки взбалмошной девчонки", — подумал он с досадой. Ясмин была прелестной девушкой, но Омар ал-Хазри нанял Кортеса и его отряд не для того, чтобы потакать ее капризам: для этого в распоряжении принцессы имелся десяток конфиденток, не говоря уже о евнухах. Однако Ясмин, по-видимому, доставляло особое удовольствие испытывать силу своих чар именно на рыцарях-кастильцах. И, разумеется, на их командире.
Сейчас Ясмин решила выйти под дождь в легком и тонком абайясе и парчовых туфельках с загнутыми кверху носами. Ясно, что через минуту одежду можно будет выжимать, а сама принцесса, как ребенок, заберется на руки к одному из своих евнухов, не забывая кокетливо покачивать туфелькой перед носом у капитана Коронадо. Все это повторялось с начала их путешествия уже не раз, и Кортес смирился с подобным поведением, как с неизбежным злом. До встречи с Ясмин он никогда не думал, что мавританские девушки могут вести себя так раскованно. Хуже всего было то, что солдаты воспринимали ее девичьи игры, как знаки внимания лично к ним; впрочем, чего еще можно ожидать от здоровых мужчин с горячей андалусской кровью после двухнедельного похода по обезлюдевшей стране? Принцесса, разумеется, была не единственной женщиной в отряде, но ее служанки, в полном соответствии с законами Мухаммеда, носили длинные плащи и головные накидки-химары и с наемниками отнюдь не заигрывали. А Ясмин ухитрялась то выставить из затянутых шелком носилок стройную ножку, то пройти на глазах у всех к своей палатке, соблазнительно покачивая крутыми бедрами, то прижаться к какому-нибудь из своих евнухов с такой неподдельной страстью, что у глядящих на это кастильцев напрочь отшибало инстинкт самосохранения. В первый же день Кортес объявил своим людям, что самолично повесит каждого, кто вольно или невольно оскорбит принцессу. Молодой Понсе де Леон, большой любитель позубоскалить, попробовал было возражать: мол, в христианских краях, вроде Лузитании или Астурии, дама, скорее, оскорбится, если кабальеро оставит ее намеки без внимания. Кортес посмотрел на него так, что наглая ухмылка юноши быстро превратилась в жалкую неуверенную гримасу. "С каких это пор, — спросил Кортес ледяным тоном, — дон Диего путает сельву ал-Тин с дворцами Овьедо? И, раз уж мы заговорили о далекой родине, не соблаговолит ли веселый дон вспомнить судьбу герцога Фруэлы, имевшего неосторожность приподнять накидку прекрасной Зулейхи? Да-да, того самого Фруэлы, что был брошен в каменный мешок-зиндан и томился там одиннадцать лет, пока астурийцы не передали визирю Гранады огромный выкуп за его голову… Но поскольку, — продолжал Кортес, убедившись, что его слова произвели должное впечатление, — вы, дон Диего, не герцог Астурийский, а всего-навсего младший сын безземельного эскудеро из Пелайо, я не стану сажать вас в зиндан. Я просто повешу вас на ближайшей сейбе!"
Тогда ему удалось убедить наемников, но с каждой новой выходкой принцессы дисциплина в отряде чуть-чуть ослабевала. Посторонний этого бы не заметил, но командир обязан чувствовать такие вещи, как священник — присутствие нечистой силы. Порой Ясмин представлялась Кортесу аркебузиром, стреляющим по кирпичной стене: каждый выстрел в отдельности оставляет только небольшую выбоину, но придет час, и стена неминуемо рухнет…
Ахмед, забежав вперед, отворил вращающуюся на шарнирах дверь, и непогода немедленно ворвалась в святилище — плотной колючей завесой воды, резко усилившимся шумом хлещущих с неба струй, дикими звуками ночных джунглей: воем ветра, истошными криками обезьян, треском переламывающихся пополам деревьев. Ясмин ахнула и отступила на шаг назад, оказавшись в мягких объятиях Ибрагима. Огромный евнух тут же забормотал с интонациями заботливой няньки:
— Ваше Высочество, пойдемте обратно, видите, Аллах гневается на людей в эту ночь, лучше спрятаться и переждать, пока Он вновь станет милосердным…
— Отстань, глупый, — принцесса быстро справилась с испугом, и в ее голосе снова прорезались капризные нотки. — Это не Аллах гневается, это джинны воздуха и воды буйствуют над джунглями… Возьми меня на руки, живо!..
Гигант начал, кряхтя, опускаться на колени, и в это мгновение в какофонию ночных джунглей ворвался новый и страшный звук. Больше всего он походил на рев смертельно раненого зверя, но Кортес мог поклясться, что он различает в этом реве слова незнакомой, хотя несомненно человеческой речи. Он схватился за рукоять меча и шагнул вперед, под стрелы ливня.
От порога святилища до края площадки было равно десять шагов. Вчера вечером он измерил это расстояние и запомнил его — просто так, на всякий случай. Теперь вчерашняя предусмотрительность пригодилась: в плотной, мокрой, клубящейся тьме ничего не стоило оступиться и сорваться вниз, ломая шею и ребра об острые каменные ступени. Разумеется, с высоты двухсот локтей невозможно было разглядеть, что же происходит у подножия пирамиды. Кортес повернулся спиной к провалу и начал осторожно спускаться вниз, прилагая все силы, чтобы не поскользнуться на мокром камне.
Он был на середине лестницы, когда рев прозвучал снова. На этот раз еще ближе. Казалось, неизвестное чудовище рыщет где-то у самого основания храма. Там, охраняя подступы к единственной ведущей наверх лестнице, дежурили шестеро кастильцев во главе с Эстебаном. Достаточно, чтобы отразить натиск небольшой туземной армии… но то, что рычало во тьме, могло оказаться куда более страшным противником. Спускаясь по ступеням, Кортес припоминал все слухи о сверхъестественных существах, обитавших в восточных джунглях. Ягуары-оборотни, черви длиной с крокодила и толщиной с бревно, бесплотные духи-людоеды из Шибальбы… Большую часть этих россказней, конечно, не стоило принимать на веру, но пятнадцать лет, проведенные в землях ал-Тин, убедили Эрнандо в том, что чудеса этой страны воистину неисчерпаемы.
Своих людей он обнаружил там, где они и должны были находиться — живых и невредимых, разве что насквозь промокших и не на шутку напуганных. Они сгрудились у подножия лестницы, заняв круговую оборону и выставив перед собой прямые толедские мечи.
— Командир, — крикнул Эстебан, оборачиваясь к Кортесу, — это был дьявол! Сам дьявол!
— Вы его видели? — спокойно спросил Кортес, подходя. — Или только слышали?
— Он был тут! — истерически взвизгнул один из солдат. — Он вонял серой! Огромный, как дерево! У него красные глаза!
Кортес шагнул к солдату и ударил по лицу тыльной стороной ладони. Того отшвырнуло назад, он поскользнулся и сел в большую лужу.
— Бабы, — презрительно сказал Кортес. — Испугались какой-то ночной твари… А кто ржал, когда Два Стилета принял лягушку за дракона?
Кто-то смущенно закашлялся. История о том, как первый метатель ножей в отряде лузитанец Хорхе Два Стилета, услышав брачный призыв лягушки-быка в заводях Усумасинты, прибежал в лагерь со спущенными штанами и долго доказывал всем, что едва унес ноги от огромного дракона, была из числа тех, которые неизменно любят вспоминать у костра.
— Пресвятая Дева Мария, — скороговоркой произнес Эстебан, — защити нас от дьявольских козней… Может, мне померещилось, командир, но только это была не лягушка. Или, по крайности, лягушка размером с лошадь…
"На побережье, ниже Тулума, появился какой-то древний демон", — вспомнил Кортес слова ал-Хазри. До побережья еще сорок лиг пути… но что, если демон тоже не стоит на месте?
— Если это зверь, его можно убить. — Он вытащил из ножен свой меч и ткнул им в сторону темных джунглей. — А если кто-то из преисподней, то с нами Дева Мария и Святой Яго. Помните об этом и продолжайте выполнять приказ.
Кортес оттолкнул плечом оторопевшего солдата и пошел в темноту. Эстебан за его спиной сдавленно выругался.
— Командир, он где-то рядом…
— Прекрасно, — бросил Кортес, не оглядываясь. — По крайней мере, не придется долго искать.