Дорогие читатели!
Когда Г. Л. Олди, М. и С. Дяченко и А. Валентинов впервые решились объединить свои усилия, результатом этого соавторства стал роман «Рубеж». Прошло несколько лет, и авторы снова отыскали творческую задачу, которую не грех распотрошить сообща. Одной из отправных точек послужил «Миргород» Гоголя — малороссийские истории, провинциальные байки, сложившиеся в Мир-Город, в картину Странного Мира…
Перед вами — шесть рассказов пяти авторов. Ни Олди, ни Дяченко, ни Валентинов не скажут вам по доброй воле, кому именно принадлежит каждый рассказ. Таков принцип построения новой книги — это единый цикл, состоящий из отдельных самостоятельных новелл. Единство места (Украина с ее городами, хуторами и местечками), единство времени (ХХ-й век-«волкодав») и, наконец, единство действия, можно сказать, даже взаимодействия пяти человек, желающих, соответственно, разного и по-разному видящих жизнь, но пишущих одну общую книгу. Словом, мы вольготно устроились в рамках классической драмы. Подобно тому, как у Луиджи Пиранделло шесть персонажей искали автора, мы вышли на поиски персонажа — однажды переступив порог кофейни, где вместе обсуждали замысел.
— Персонажи ищут автора? С точностью до наоборот. Авторы ищут персонажей.
— Шестеро? Ты себя за двоих посчитал?
— Смею напомнить, ничем хорошим у Пиранделло эти поиски не кончились. «Видимость! Реальность! Игра! Смерть! Идите вы все к черту! Свет! Дайте свет!..»
— Черт сидит за компьютером? Ведьма работает в парикмахерской? Упырь — председатель колхоза? Гоголевской Малороссии давно нет.
— Если ищешь чего-то необычного, можно выпрыгнуть в окошко. А можно просто перевернуть мебель. Так сказал Лир.
— Король?
— Король. Эдвард Лир, король нонсенса.
И мы разошлись до срока по разным улицам, чтобы в финале встретиться под часами на главной площади. Или в полдень у старой мельницы. Или в полночь возле разрушенной церкви…
Предлагаем ли мы сыграть в игру «угадай автора»? Разумеется. Хотя и не питаем иллюзий — искушенному читателю зоркости не занимать. Насколько цельной получится будущая книга? — покажет время. А пока предлагаем вашему вниманию фрагмент будущего цикла.
Искренне ваши,
Марина и Сергей Дяченко, Дмитрий Громов и Олег Ладыженский (Г. Л. Олди) и Андрей Валентинов.
Сосед
Алевтина Антоновна продала квартиру. К этому давно шло — решилась бы и раньше, если б не страх перед проходимцами-маклерами, перед зловредными законами, так и норовящими выставить человека бомжем. А тут приехала дочка из Киева, у дочки дом в частном секторе, хватает жилплощади, и деньги очень нужны.
Ну и продали за пару месяцев.
Квартиру купил иностранец. Сейчас, говорят, в этом нет ничего удивительного — если живут здесь подолгу, то и покупают, чтобы не тратиться на гостиницы и не скитаться по чужим углам. А у Алевтины Антоновны хоть и запущенная, без ремонта, но очень удобная двухкомнатная квартира. И место удачное: зелено, почти в центре.
Артем, деливший с Алевтиной Антоновной маленькую лестничную площадку, заранее подготовил себя к евроремонту, который непременно затеет новый сосед (немец, как говорила консьержка). Может быть, эта безропотная готовность помогла ему сравнительно легко пережить месяц июль, когда в подъезде было не продохнуть от меловой пыли, строительный мусор вывозился грузовиками, стены дрожали, а молотки и какие-то визжащие электрические долбилки не затихали с утра до ночи. Артем тогда уходил в пыльный скверик напротив дома, садился на потемневшую от дождей скамейку и раскрывал книгу. Грыз кончик карандаша, сверялся с блокнотом, прикидывая планы будущих лекций. Наработавшись в удовольствие, бродил по трем узеньким аллеям, здоровался с мамашами и их детьми и мечтал о том времени, когда защитит докторскую, получит деньги под свой проект и развернет наконец работу как следует. Пусть придется дневать и ночевать в лаборатории — это ведь и есть настоящая жизнь, именно это, а не закольцованные воспоминания о разрыве с Ириной. И, уж конечно, не мелочи вроде соседского ремонта…
Наступил август. Начались вступительные экзамены, и Артему стало не до прогулок по парку. Тем временем пол на лестничной площадке вымыли, стены заново выкрасили и даже общественный потолок слегка побелили. Артем подумал, что предположительно-немец, наверное, не такой уж плохой человек. Впрочем, это не имело значения: бронированная дверь с миниатюрным объективом была единственным доступным фрагментом жизни соседа. И Артем, никогда не знавшийся близко даже с общительной Алевтиной Антоновной, был очень рад установившейся между ними дистанции.
Сосед оказался бесшумным. Алевтина Антоновна, будучи глуховатой, иногда донимала Антона ревом включенного телевизора; с окончанием соседского ремонта однокомнатная квартирка Артема сделалась самым тихим местом на земле. Редко-редко из-за стены доносились обрывки странной музыки на низких частотах, но не раньше восьми утра и никогда позже десяти часов вечера. А потому Артем, который обычно возвращался из института усталым и выпотрошенным, мог сколько угодно лежать на диване, установленном под «соседской» стеной, читать или смотреть в потолок.
Видимо, октябрь, дожди и резкие перемены атмосферного давления стали причиной несвойственной ему хандры. Он думал, что работа, всегда приносившая ему радость, забирает и здоровье; о том, что он потолстел в последнее время — к сорока годам окажется обрюзгшим, лысеющим толстяком. О том, что побаливает печень.
Странное дело: часто, впав в полудрему, он начинал думать о соседе. О том, как тот ходит, бесшумно перемещается по свежеотремонтированной квартире. Он будто воочию видел соседские тапочки из натуральной кожи — как они ступают по сверкающему ламинату прихожей, по паркету гостиной, по пробковому покрытию спальни. Сосед садится на низкий диванчик, набивает трубку и закуривает. Лежа с закрытыми глазами, уткнувшись носом в маленький бормочущий радиоприемник на подушке, Артем ясно видел, как сосед улыбается, и красный огонек трубки подсвечивает узкое, хищное, в глубоких морщинах лицо…
Сосед виделся засыпающему Артему три или четыре вечера подряд. На пятое утро они встретились в лифте, чего прежде никогда не бывало. От предположительно-немца пахло свежо и мощно, и Артем вспомнил, что на шлейф этого дорогого запаха ему случалось натыкаться и раньше — в лифте, где запах держится часами. На лестничной площадке, где он смешивается с застарелой табачной вонью. Во дворе, где даже ветер не сразу справляется с зависшим над асфальтом парфюмерным маревом.
Сосед улыбался. Он был совершенно такой, как представлялось Артему. У него была рыжеватая бородка, длинный тонкий нос и рябоватые, в бледных веснушках, щеки.
— Гутен таг!
— Гутен таг, — пробормотал в ответ Артем.
И больше они не сказали друг другу ни слова.
Тот день оказался особенно трудным. Студенты раздражали, начальство вело себя по-хамски. К восьми часам Артем едва закончил проверку письменных работ, в большинстве своем написанных из рук вон плохо. Назавтра предстоял неприятный разговор с шефом. Маршрутки пришлось дожидаться сорок минут, и когда Артем добрался наконец до своего дивана, была уже ночь.
За стеной, прикрытой вытертым ковриком, было тихо, но Артем почему-то знал, что сосед не спит. Он бесшумно бродит по квартире, курит трубку, бормочет под длинный нос непонятные Артему слова. И улыбается. Обязательно улыбается в рыжеватую бородку.
И Артем, хоть и устал сегодня, не мог заснуть.
Он думал о своих студентах, которые с каждым набором становятся все глупее и бездарнее. Об их родителях, выкладывающих каждый месяц кругленькую сумму, из которой ему, преподавателю, достаются крохи. О своих коллегах, завистливых и двуличных, о докторской, которую ему никогда не защитить, потому что он неудачник…
Слово пришло из ниоткуда и заставило его сесть на кровати. Все сделалось ясно — так ясно, как не бывало давным-давно, с самого детства…
Неудачник. Вот оно что. Вот почему все его ровесники, однокурсники, бывшие друзья обретаются кто в Европе, кто в Америке, кто, на худой конец, в Корее. Вот почему он торчит в институте, который медленно, но верно загибается, где нет денег на самое необходимое, а если есть — они сразу же достаются проходимцам, дармоедам, нахлебникам…