Она кивнула.
Мы зашли в кафетерий рядом с парком. Там, заказав кофе и подвергаясь внимательным взглядам посетителей, которые, наверное, завидовали мне, я решил заменить злость обычными проявлениями моего скверного характера.
Бреннан не могла высидеть и минуты и, заметив, что я стал менее хмурым, осведомилась:
— Серьезно, Торрес, вы уже знаете, кто убийца?
— Нет, но скоро мы оба это узнаем. К обеду этот тип уже будет сидеть в каталажке. В двух случаях из трех он оставил следы ботинок, не так ли?
— Да, верно. — Она включила наручный комп и принялась изучать его экранчик. — Как сегодня, так и в момент убийства господина… Гомеса. — Вот что имеют в виду, когда говорят о новейших методах расследования! По крайней мере, для канцелярии такая штука очень пригодилась бы. — В обоих случаях жертва, должно быть, оказывала сопротивление, и в ходе борьбы все вокруг забрызгано кровью. Нападавший не смотрел, куда ступал, и повсюду оставил следы обуви. Остроносые ботинки сорокового размера, с профилем индейца, выдавленным на подошве. Следовательно, наш убийца — дилетант.
Надо же, какое мудрое замечание!
Я попытался внести ясность:
— В этих краях нечасто случаются тщательно подготовленные преступления. Ведь в любой момент содержание сахара в крови может превысить норму, и ты в одночасье станешь удобрением для травы. Если хочешь убить кого-то, делай это как можно быстрее и не думай о том, что попадешься, потому что все равно скоро умрешь. В любом случае, у нас есть отпечаток подошвы, и наши парни уже составляют список обувных магазинов, где продается подобная обувь, так что вскоре у нас будет целая коллекция ковбоев на выбор. Этот тип еще больше облегчил бы нашу задачу, если бы в придачу к следам оставил на месте преступления свои отпечатки пальцев.
— Нет-нет. — Девушка снова уткнулась в экранчик компа. — Он был в перчатках. В любом случае определение торговых точек, которые продают подобную обувь, должно занять не больше пяти минут. Может быть, если мы сейчас позвоним в департамент, то узнаем…
Этой девчонке надо было хорошенько усвоить, что к чему в нашем болоте.
— Нет, моя красавица, в Кампосе так дела не делаются. Тот тип, который сейчас сидит за компьютером, выполняя это задание, будет корпеть дней двадцать, потому что его мучает артрит. Он наверняка думает: на кой черт нам понадобился этот Ковбой, если вскоре мы найдем его дома, сдохшим от пневмонии?… Так что он выдаст информацию, когда ему взбредет в голову. Поэтому давайте завтракать и ни о чем не думать.
— Но это же неразумно! Убийца может погубить еще кого-нибудь…
— …из числа умирающих. Так было всегда, Бреннан: только с годами начинаешь осознавать, что происходит вокруг. Я вот, например, постепенно умираю… и ты тоже, кстати. С тех пор, как ты появилась на свет, ты умираешь.
Говорят, что дьявол умен не потому, что он дьявол, а потому, что он старый. Если так, то в этом городе скопились одни мудрецы. И следовало передать немного этой мудрости наивной девчонке.
Однако она все еще упрямилась:
— Торрес, двести лет тому назад никто не достигал вашего возраста, и уже в восемьдесят люди превращались в ходячие мешки с костями.
— А теперь мы становимся таковыми в сто тридцать.
Я вытащил из кармана пилюли, которые всегда ношу с собой… все мы тут ходим с пилюлями. Память иногда нас подводит, и я уже почти не помню лица своей дочери, но никогда не забываю принять пилюли. Вот в чем разница между молодыми и стариками, и только она имеет значение: когда станешь дряхлым, принимай лекарства.
Я показал пилюли Бреннан.
— Вот они, таблетки «Львиная грива» — та панацея, которая позволяет человеку прожить больше ста и даже, как видно на примере Гомеса, больше двухсот… если повезет. Жаль только, что при этом ты обречен влачить все более жалкое существование.
Сгорбленная женщина поднялась из-за соседнего столика и, глядя в пространство, подошла к нам. Еще одна представительница братства Альцгеймера, этого легиона несчастных, которые блуждают бесцельно по городу и которым мы, счастливчики, еще помнящие свое имя, помогаем — причем не из милосердия, клянусь. Просто тяжко сознавать, что в будущем ты можешь стать одним из них. Мне-то повезло: у меня голова на месте, я всегда был очень умным, и работа в полиции, даже в Кампос-де-Отоньо, позволяет держать себя в форме. Конечно, память все больше слабеет. Взять хотя бы мою дочь… я вам рассказывал про свою дочь? Так вот, она регулярно посылала мне одно и то же письмо, в котором перечисляла имена всех родственников. Но потом она перестала это делать. Не знаю, почему. Как же зовут мою дочь?…
О чем я только что говорил? О женщине? Ах, да, спасибо… о той женщине в кафетерии. Так вот, она подошла ко мне и бросилась поздравлять меня, приговаривая:
— Как тебе повезло, что дочь приехала навестить тебя! И она очень хорошенькая!
Черт возьми, Бреннан скорее годилась мне во внучки, чем в дочери!
Я осторожно отстранил старуху. Я не мог вынести ее пустого взгляда и не знал, что сказать в столь щекотливой ситуации. Я просто подтолкнул легонько старуху, и она пошла прочь, мгновенно забыв о нас с Бреннан.
Бреннан опустила глаза к своей чашке. Наверное, она только что увидела свой портрет в будущем — карикатурный портрет всех нас. А я подумал: глупышка, я-то их вижу каждый день.
Звук телефона нарушил напряженную тишину.
Еще одно сообщение о Ковбое, как я окрестил убийцу. Он был очень шустрым, сукин сын!
Пеллхема убили в три часа ночи, а, по словам сержанта Мартина, без четверти семь уже нашли еще один труп. Жертвой оказалась Элена Сойер, двести тридцать один год, владелица лавки в Сером квартале. Ее горло тоже было перерезано — несомненно, дело рук Ковбоя.
Мы с Бреннан прибыли туда примерно в восемь. Мартин показал труп. Убитая лежала на улице: видимо, она успела выбежать из своего заведения, зажимая руками рану, но вскоре рухнула посреди мостовой, окрасив серые стены домов кровью.
— Как интересно! — заметила Бреннан, когда мы ехали в трамвае. — В Сером квартале все здания серые, в Синем — синие, а в Красном — красные. Зачем?
«Чтобы люди не могли заблудиться», — хотел пояснить я, но потом раздумал: не стоит разочаровывать напарницу, если она ищет другой смысл.
Из обстоятельств убийства можно было извлечь немного полезной информации. Как и в других случаях, несчастная женщина не имела ни явных врагов, ни постоянного сожителя, и ее друзья рассказывали Мартину о покойнице только хорошее. И никто, как и в трех предыдущих убийствах, не видел убийцу.
— Не стоит доверять всей этой болтовне, — заметил я своей юной помощнице. — И вообще, здесь ты можешь забыть о свидетелях. Старики по своей природе недоверчивы, они никогда ничего не скажут по поводу того, что их не касается…
Она перебила меня, явно передразнивая:
— Да, я уже знаю: потому что рано или поздно все они умрут!.. Послушайте, Торрес, я заметила, что когда вы говорите о стариках, то как бы исключаете себя из их числа. Вы что, считаете себя лучше остальных? Если так, то хочу вам напомнить: вы живете с ними в одном городе.
Видали эту сукину дочь?
Я ничего ей тогда не ответил, но сейчас у меня нашлось бы, что ей сказать, будьте уверены! Странное дело: почему-то гордость за Кампос-де-Отоньо испытывают те, кто обитает не здесь. Они думают: в какие чудеснейшие времена мы живем. Сегодня наши старцы живут самостоятельно — в Кампос-де-Отоньо и в других подобных городах, они не только не нуждаются в социальном обеспечении, но и сами приносят пользу обществу. А если сами «пожилые» начинают возмущаться, то слышат в ответ: «Неблагодарные старики! Наука позволяет вам жить дольше, чем мечтали деды, а вместо благодарности от вас слышишь одни жалобы!». Конечно, и вы так думаете и наверняка вначале жадно наброситесь на Л Г, а в конце концов будете сожалеть об этом, как и я…
Да-да, я уже продолжаю.
Мы осмотрели место преступления, а потом нас сменили эксперты лаборатории. Честно говоря, я начал беспокоиться: четыре убийства — это много, и я уже не был уверен, что справлюсь с таким количеством трупов. Моя помощница оторвала меня от неприятных мыслей.