День похорон запомнился ун-Леббелю невероятной суетой.
Церемонию назначили на двадцать часов. За два часа до этого к мемориальному холму потекли с разных сторон многочисленные людские змеи, которые казались бесконечными. Места расположения были определены заранее, но и при этом дело не обошлось без накладок. Ходили слухи, что где-то кого-то затоптали насмерть, кого-то задавило неосторожно развернувшимся автобусом, но сам Ганс этих трагедий не видел. А вот сдерживать напирающую толпу им вместе с эсэсовцами дивизии «Лейбштандарт Адольф Гитлер» пришлось, и надо сказать, что сдержать ее оказалось нелегко.
Техники из Министерства пропаганды заранее установили радиорупоры с учетом рельефа местности, поэтому выступления ораторов могли услышать все собравшиеся.
С короткой, но очень красивой речью выступил Бальдур фон Ши-рах, за ним следом, энергично рубя перед собой рукой, сказал слово дуче, проникновенно прокричал хриплым сорванным голосом свою речь представитель Японии. Потом выступили ветераны национал-социалистического движения — камрады Герман Геринг, Йозеф Геббельс, Генрих Гиммлер, Рудольф Гесс, дали слово престарелому маршалу Петэну, представлявшему Францию, и Мосли, который олицетворял Британские острова.
Гроб с фюрером лежал в море цветов на артиллерийском лафете.
Над местом погребения стрекотал маленький трофейный геликоптер — неутомимая Лени Рифеншталь руководила съемками, которые ее операторы одновременно вели из десятков мест.
Ровно в девять часов ребята из «Гитлерюгенда» зажгли факелы. Это было очень красиво и торжественно, сотня юных барабанщиков ударили в свои барабаны. Под звучную дробь гроб медленно поплыл над землей к зияющей могиле. Залп, произведенный из нескольких тысяч карабинов, буквально оглушил толпу, за ним последовал еще один залп, и еще, и еще — каждый залп означал год, проведенный фюрером у кормила власти.
Откуда-то издалека послышался гул. Гул стремительно приближался — над медленно растущим холмом свежей земли пронеслось несколько стремительных «хейнкелей», ударили из своих пушек трассерами в темнеющее за рекой пространство, потом высоко в небе поплыли эскадрильи тихоходных бомбардировщиков, строй которых составлял лозунги: «Да здравствует вождь Германии!» «Германия помнит тебя!» и наконец «Германия превыше всего».
Всезнающий ун-Диттельман сообщил собравшимся в автобусе курсантам, что именно в этот момент во всех крупных концлагерях Германии Судьбе принесена сакральная жертва — из числа евреев и цыган. Ему не особо поверили, но спорить никто не стал.
Над могилой фюрера к тому времени вырос высокий холм, насыпанный руками присутствующих. Те, кому это было поручено, принялись украшать холм цветами и венками, а в небе к тому времени вдруг появились новые боевые машины — те самые диски, один из которых приземлялся на аэродроме школы люфтваффе. Пять дисков стремительно приблизились к месту погребения, зависли в воздухе, и в небесах вспыхнули распадающиеся и медленно гаснущие букеты салюта.
И в это время громко заговорили репродукторы.
— Грандиозная картина наблюдается сейчас в Атлантике, — сообщил далекий диктор. — За сто километров от калифорнийского побережья Америки — этого последнего оплота еврейских плутократов — всплывают подводные лодки германского флота и японских союзников. Открываются герметичные боксы… Уже! Стартовала первая ракета! Еще! Еще! Дорогие слушатели, вы можете смело поверить вашему корреспонденту — это незабываемое зрелище. Десятки ракет, оставляя за собой огненные хвосты, уносятся к калифорнийскому берегу, неся смерть врагу и разрушение его городам. Нет, это пока демонстрационная атака, показывающая, что война с еврейским капиталом вступила в последнюю фазу. Следующий удар, как обещал вождь германского народа Бальдур фон Ширах, будет нанесен оружием возмездия, разработанным великими немецкими физиками. Америка будет сокрушена. Мощь германского флота гарантирует победу над врагом.
Удар нанесен. Ракеты унеслись к побережью. Не теряя времени, подлодки погружаются в воду. Слышите грохот? Это прошла к материку эскадрилья «зенгеров», она довершит то, что будет начато ракетной атакой из океана.
Спи спокойно, наш мудрый фюрер! Германия постоит за себя! Ты сделал ее непобедимой, ты внушил немецкому народу веру в себя.
Будь спокоен, вождь, — дух, пробужденный тобой в немце, никогда не умрет. Весь мир будет принадлежать Германии, а она, в свою очередь, будет принадлежать всему миру.
— Вот это да! — сказал ун-Диттельман. — Массированный удар с подводных лодок! А еще «юнкерсы» не подключились, которые в Колумбии и Венесуэле базируются! Да, камрады, нам, похоже, и проявить себя не удастся. Только одно и останется — черномазых и желтоухих по джунглям гонять! На этом много славы не получишь!
Ганс сидел, закрыв глаза, и все пытался представить себе массированную ракетную атаку с подлодок. Грандиозно! Несомненно, начало боевых действий было лучшим реквиемом по усопшему. Новый вождь правильно выбрал время и еще правильнее — место атаки. Сейчас от Голливуда, в котором американцы привыкли одерживать свои исторические победы над врагом, остались одни обломки. Он представил себе, как мечутся в панике все эти американские Дугласы Фербенксы и Юлы Бриннеры, и усмехнулся.
Могила фюрера была украшена живыми цветами, они горами лежали на небольшом холме, под которым нашел успокоение фюрер — розы и тюльпаны, гладиолусы и нарциссы, белоснежные каллы и лилии, астры и хризантемы. Скрещенные лучи прожекторов освещали тонкий гранитный шпиль, на вершине которого чугунный орел сжимал цепкими лапами голубую Землю.
Будущее неотвратимо наступало.
Оно было грандиозным.
Старый летчик оказался прав — смерть одного человека, пусть даже великого вождя, ничего не означала для нации, осознавшей свое предназначение и понявшей путь крови.
Гансу ун-Леббелю хотелось найти свое место в общем потоке.
Мысленно он дал фюреру клятву, что станет хорошим солдатом.
В школу люфтваффе Ганс ун-Леббель уже не вернулся.
Неожиданного для него самого ун-Леббеля из Бранау направили в Берлин. Оттуда, согласно командировочному предписанию, он выехал в Пенемюнде. Где это находится, ун-Леббель даже не знал. Оказалось — в Восточной Пруссии. Солдат приказы не обсуждает, однако на душе у Ганса было неспокойно. Мечта поманила и посмеялась над ним. В Пенемюнде его доставили геликоптером.
Городок был небольшим, но на выезде с аэродрома у Ганса внимательно проверили документы. Дежурный по контрольно-пропускному пункту — пожилой армейский фельдфебель с серым пожеванным лицом — аккуратно вписал данные из предписания в толстый журнал, долго шевелил губами, перечитывая написанное, потом приветливо и степенно кивнул ун-Леббелю и вышел во двор, показывая приезжему дорогу.
— Зайдешь к Швенку, вторая комната вон в том корпусе, — распорядился он. — Получишь белье, разместишься вон в том домике, а потом пойдешь докладывать начальству. Сейчас все равно никого нет, к половине десятого подтянутся.
Ун-Леббель прошел по аллее, окруженной корявыми балтийскими соснами, вошел в указанный корпус и постучался во вторую комнату.
Капрал Швенк был немногим моложе дежурного. К тому же носил сильно увеличивающие круглые очки, отчего глаза его казались не соответствующими маленькому сморщенному личику с низким лбом и редким седоватым ежиком над ним. Картину довершали большие уши и выступающий на худой шее кадык. На арийца он мало походил, скорее, казался карикатурой на еврейского банкира с Уолл-стрит, какими их обычно рисовали в «Фолькише беобахтер».
— Еще один, — констатировал Швенк, прочитав предписание и выбрасывая на стол целлофановый пакет с простынями и полотенцем. Сверху он положил небольшую коробку. — Твоя комната четвертая, в остальных уже живут. Ключа не надо, там не заперто. В половине десятого зайдешь в штаб и доложишься о своем прибытии. «Швабесс-отель» находится в белом здании в центре поселка. Завтрак в семь-тридцать, обед в час, ужин в семь часов. Старайся не задерживаться, здесь этого не любят. Развлечений у нас мало. Ничего не поделаешь — остров. — Швенк подумал и добавил: — Старайся поменьше удивляться, солдат, здесь будет много непривычного для тебя.