Руслан замолчал.
— Вы больше ничего не хотели бы вспомнить? — спросил сотрудник «М».
— Если нужно, могу.
— Я бы вам советовал отдохнуть. Знаете, о нас рассказывают всякие ужасы: будто после нашего сеанса люди на всю жизнь получают головную боль. А таких случаев всего-то было четыре или пять, пока мы не научились контролировать состояние сосудов. Есть люди, которые могут лежать в шлеме хоть неделю, а есть — которые выдерживают не больше десяти минут.
— Сколько я продержался?
— Пока полчаса. Для первого раза достаточно. Вы сейчас пойдете в холл, там вам уже приготовили легкий ужин. Поболтаете с девочками, отдохнете, потом еще сюда на полчасика.
— Я все хотел спросить: почему можно сдавать вам все эти воспоминания только один раз?
— Ну, это совсем просто! — Сотрудник «М», полноватый мужчина, отстегивавший шлем, даже тихо рассмеялся. — Представьте себе радость исследователя, который получает два одинаковых материала, только под разными кодами! А ведь за них деньги уплачены.
— А почему воспоминания изымают? Разве нельзя скопировать?
— Хороший вопрос… Вы хоть представляете себе, что у вас в голове хранится? Это — как если бы вы пришли в зоопарк посмотреть на медвежат и оленят, а угодили в парк юрского периода.
— Это уж точно, — буркнул Руслан и сел.
— Есть воспоминания, которые как бы закуклились и спят. Наши сеансы их будят, и они потом из пассивного состояния в любую минуту могут перейти в активное, — объяснял сотрудник, одновременно работая компьютерной мышкой. — Вы очень хотите знать подробности интимных отношений своих родителей? Для нормального человека это табу, но для человека с разбуженной памятью… ну, вы меня поняли…
— И вы их изымаете без разрешения?
— Да, — перестав посмеиваться, ответил сотрудник «М». — Потому что несем ответственность за психическое здоровье своих доноров. Мы могли бы держать это в тайне, но не скрываем этого. В конце концов, мы платим деньги. Представьте, что к вам пришел человек и сказал: я покупаю весь ваш парк юрского периода, все равно же вы им не пользуетесь и даже не подозреваете, что в нем творится.
— То есть моего парка у меня больше нет? — уточнил Руслан.
— Сейчас скажу точнее…
Сотрудник «М» сел к монитору и погнал по экрану параллельные ряды цветных полос. Руслан через его плечо следил за мельтешением, но понять ничего не мог.
— Пока два фрагмента. Один — похоже, в очень раннем детстве вы стали свидетелем преступления. Другой — вам было года два с половиной, и вас за что-то наказали…
— И я что, все это вспомнил? — Руслан твердо знал, что ни о каких преступлениях с наказаниями он не говорил. — Как вы это определяете?
— Да вот же контрольные спектрограммы. Очень может быть, что специалист по чтению ауры определил бы это без всякой техники, просто грамотно задавая вопросы. Вот… и вот… и обратите внимание на это чередование тонов… А если бы мы разбудили какое-то очень сильное эротическое воспоминание, в этой части графика была бы пульсация оранжевой и алой полосок. Не поверите — это бывает, когда докапываемся до первых месяцев жизни.
В комнату вошла молодая женщина. Сотрудник тут же встал.
— Не делай слишком большого перерыва, сегодня у нас еще два донора.
— Хорошо. А вот, погодите, сейчас найду… — он вызвал из машинной памяти картинку, где на черном фоне едва виднелись серебристо-серые нити, почти прямые. — Нарочно оставил. Это женщина в возрасте двух лет пережила клиническую смерть. Воспоминание сидит в таких глубинах подсознания, что сама она туда не заберется. Но если оно будет активизировано — последствия непредсказуемы, вплоть до сильнейшего припадка удушья… Скажите, мы имели право оставлять ей это воспоминание?
— Конечно, нет, — не задумываясь, ответил Руслан.
В сущности, объяснения его устроили. Пока все было очень логично.
Женщина отвела его в холл — там, в углу, было выгорожено маленькое кафе. Руслан получил ужин за счет фирмы и две таблетки, которые следовало запить зеленоватой жидкостью, похожей на сильно разбавленный сок. Женщина осталась рядом, взяла себе кофе с шоколадкой и присела за тот же столик.
— Я подумал: если сейчас отшифровать и записать то, что вам удалось из меня вытащить, это будет не моя история, а история какого-то совсем другого человека, и я просто не узнаю себя, — сказал Руслан. — Это человек, который в детстве стал свидетелем преступления. Скажем, убили его родителей… И он всю жизнь помнит, что враг идет по его следу.
— Другой вариант — его родители кого-то убили, — подсказала женщина.
— Это уже интереснее. Комплекс вины, очевидно. На почве которого развивается мазохизм… — Руслан рассмеялся, но рассмеялся безрадостно. — Этому ребенку нужно, чтобы его по крайней мере дважды в неделю убивали. Затем… Затем его охватывает страх — он боится, что свидетели его мнимых смертей обо всем догадаются. И он начинает уничтожать свидетелей… Да, тут вы правы: это воспоминание не должно просыпаться, по крайней мере, просыпаться в человеке неподготовленном.
— Кем вы работаете? — спросила женщина.
— Уже не работаю. Моя студия скончалась.
— Клип-студия?
— Ну да. У меня на счету больше пятидесяти клипов. Я специалист по образным рядам и ассоциативным цепочкам. Я вам так покажу вид городской свалки, что вас охватит непреодолимое желание пойти в салон и купить бриллиантовое колье. Но наш хозяин связался не с теми заказчиками.
— Что вы собираетесь делать? — женщина была столь лаконична, словно собиралась стать мужчиной.
— Общине студия не нужна, и я сейчас просто сижу на шее у общины в ожидании, не придумает ли она для меня что-нибудь… Иначе я бы здесь не оказался.
— Это я как раз понимаю, — женщина складывала хрусткую блестяшку сперва в узкую серебряную полоску, потом в кубик. — Я просто хотела убедиться, что вы свободны.
— Вам нужны агенты? — догадался Руслан. — Это несерьезно. Я не буду ходить по улицам и приставать к прохожим. Лучше уж общинные мастерские.
— Значит, на горизонте — мастерская? — сообразила она.
— Какое это имеет значение? — Руслан чувствовал, что вместо воспоминаний в нем разбудили агрессивность, и даже хотел, чтобы она вырвалась на свободу. Он слишком долго молчал о своих проблемах.
— Большое. Если бы вы просто находились в свободном поиске, я бы предложила вам оклад в полторы тысячи долларов плюс небольшие премиальные. Но вы в безвыходном положении и должны согласиться на тысячу двести.
— Столько у вас агенты получают?
— Агенты сидят на проценте, а это — оклад. Сейчас вы закончите сеанс, и я отведу вас к шефу, — сказала женщина. — Если договоритесь, покажу вам ваш кабинет и настрою компьютер. А если нет — добро пожаловать в общинную мастерскую.
Предложения бывают разные, и оттенок угрозы еще не значит, будто предложение неприемлемо…
Эта красивая женщина, не в меру серьезная, скорее всего, просто хвасталась своим деловым цинизмом, надо же чем-то похвастаться… А лет ей примерно двадцать восемь. И приятно, что она не издевается над своими гладкими и тяжелыми волосами, а отрастила и собирает на затылке в узел. И все это совершенно не соответствует легкомысленному имени Лали.
Он все время потихоньку поглядывал на нее в кабинете шефа, довольно молодого для такой должности, ровесника, надо полагать. Руслану предложили тут же сесть и написать резюме — перечислить самые удачные свои работы. Пока он вспоминал трудовой путь, шеф велел кому-то связаться с телестудией и перекинуть ему записи тех клипов, что сейчас в прокрутке. Одновременно Лали, присев к его компьютеру, искала клипы на рекламных сайтах заказчиков. Кое-что выудила, шеф склонился над ней, они просмотрели незримый для Руслана и беззвучный клип, потом одновременно перевели на него взгляд и помолчали.
Ну смотрите, позволил Руслан, перед вами умное лицо профессионального интеллигента в неведомом поколении, умеющего фантазировать и не умеющего зарабатывать деньги. Особенно ты, Лали, смотри: вот человек, с которым женщине может быть очень хорошо вплоть до того момента, как встанет вопрос, на что будем кормить нашего ребенка?