— …А потом вы откроете глаза — в кресле, — и аванс будет у вас в кармане. В прямом смысле — во внутреннем кармане куртки. Вот и все.
Большеротый смотрел с недоверием. А потом спросил, точно так же, как перед этим тесть:
— Как это — мое подсознание?
— Деньги нужны? — сухо поинтересовался Калибан, которого долгая беседа порядком утомила. — Работать будем?
Через десять минут в комнату вошла, покачивая бедрами, Юриспруда. Большеротый встал ей навстречу; их головы оказались почти на одном уровне. Калибан опустил глаза: сапожки Юриспруды упирались в пол двадцатисантиметровыми (не меньше!) каблуками.
— Это наш юрист, — сказал Калибан небрежно, но со скрытой гордостью. — Юлия Тихоновна. Познакомьтесь.
Клиент Саша улыбнулся во весь свой немалый рот. Юриспруда ответила церемонным кивком.
— А может, правда, бросить все… — жалобно начал парень, но Калибан оборвал его:
— Потом. Все потом. Юля, оформляйте.
У клиента Саши были старые «жигули». Усаживаясь за руль, Калибан недостаточно низко наклонился.
Бах!
Он заморгал, стряхивая слезы. Над ухом надувалась горячая шишка; как объяснить потом клиенту, что никто не бил его по голове палкой? Ощущение такое, что… Да как он живет-то с такими мослами, как он ноги помещает под сиденьем?!
Калибан с трудом угнездился в тесной машине. Колени почти касались руля. В зеркальце заднего обзора отражалось Сашино лицо — нос пуговкой, уголки большого рта брезгливо опущены.
Калибан полуприкрыл глаза.
Вчера он пересмотрел «Крестного отца». За каждым словом, за каждой паузой Марлона Брандо тянулся шлейф недосказанного. Скрытая мощь, глубочайшее самоотречение и железная хватка, печаль о судьбах мира и кровь, кровь — как же без нее?
Мир несовершенен.
Сегодня он сделает предложение, от которого не сумеют отказаться держатели аванса — торговец мебелью и его жена-дизайнер…
Рядом засигналила машина — чей-то джип не мог развернуться на асфальтовом пятачке, мешала жалкая Сашина машина. Опустилось тонированное стекло, в потоке брани вынырнул водитель; Калибан поднял разом набрякшие веки, чуть повернул голову, покосился на странного человека, мешающего сосредоточиться…
Тонированное стекло закрылось. Джип резко сдал назад, а потом, чудом извернувшись, проскользнул мимо — кажется, чиркнул противоположным боком по стене кирпичного дома.
Калибан посмотрел на себя в зеркало.
Простецкие черты клиента Саши странно преобразились духовной мощью дона Корлеоне. В отличие от крестного отца, он вовсе не был благообразен: большой рот перекосился, глаза-угольки ввалились под надбровные дуги. Страшный человек смотрел на Калибана из узкого автомобильного зеркала. Страшный и неприятный.
Калибан перевел дыхание, чуть расслабился и завел мотор.
Дом, предназначенный для продажи, располагался за городской чертой. Калибан намучился в пробках: шоссе было запружено, как Елисейские поля. Чудом не пропустив поворот, он километров десять проехал по грунтовке и тогда уже, сверяясь с картой, отыскал среди циклопических недостроек ухоженный двухэтажный домик под черепичной крышей.
Припарковал машину. Подошел к воротам. Позвонил.
— Гав-гав-гав!
Калибан отметил, что хозяева не страдают комплексом неполноценности, не заводят людоеда на поводке, собака — ирландский сеттер — нужна им для жизни, а не для вечной борьбы с враждебным миром. Он испытал к этим людям нечто вроде симпатии. Тем лучше; он ведь явился сюда не как мясник. Он пришел уберечь хозяев дома от опасности. А мир несовершенен, тут уж ничего не поделаешь…
На дорожке перед калиткой появилась женщина. Удивленно воззрилась на Калибана сквозь прозрачную решетку ворот:
— Вы к кому?
Он печально улыбнулся:
— Здравствуйте, Вера Владимировна. Я знаю, что и Виталий Васильевич дома.
Она прищурилась — узнала его:
— Э-э-э… Александр. Вы зря приехали. Вы отменили сделку — это ваша инициатива… Нотариус, юрист — мы со всеми консультировались.
— Будьте добры, откройте, — Калибан смотрел на нее с высоты своего нового роста. — У меня к вам очень важный разговор.
Он говорил медленно, будто каждое слово стоило долгих раздумий, будто он знал куда больше, чем мог сказать. В нем не было угрозы, но была значительность; кажется, это понимал даже сеттер — скалил зубы, но близко не подходил.
Женщина поджала губы. Секунду колебалась; Калибан решил было, что она позовет мужа — но женщина приняла решение самостоятельно.
Скрипнула калитка.
К дому вела кирпичная дорожка, порог тоже был сложен из кирпича. Хороший дом, отметил про себя Калибан, приличный участок, чего еще надо было этому склочному тестю?
В дверях он ударился лбом и едва удержал неприличный возглас. Вторая шишка готова была вскочить над левой бровью; Калибан, полностью слившийся со своим героем, никак не мог удержать в уме важнейшее обстоятельство: рост.
Сеттер остался снаружи. Следуя за женщиной, Калибан миновал прихожую и, опасливо пригнувшись в проеме, вошел в большую, скудно обставленную комнату.
Огляделся.
Дом, когда-то обжитой, терял теперь детали, как дерево листья. На обоях светлели прямоугольные пятна на месте полок, шкафа, еще какого-то продолговатого предмета — наверное, зеркала; вместо люстры с потолка свисали два черных проводка, будто раздвоенный язык дохлой змеи. В углу башней возвышались картонные коробки из-под бананов.
Из противоположной двери шагнул человек лет сорока, рыжеватый, с кустистыми светлыми бровями. Остановился посреди комнаты, вытирая руки ветхим пятнистым полотенцем: человека оторвали от работы. Торговец мебелью, вспомнил Калибан. Начинал с того, что сам реставрировал подобранный на свалке антиквариат. Основательный, довольно самоуверенный. Не лидер, но и не подвержен чужому влиянию. Себе на уме. Семьянин. Привязчив. Жене, — Калибан мельком глянул на бледное лицо женщины, — жене, скорее всего, не изменяет… Разве что давно, в молодости…
И он вежливо наклонил увенчанную шишкой голову:
— Добрый день, Виталий Васильевич. Есть разговор.
— Александр, — хозяин вдруг заулыбался, как будто гость был его старым другом. — Присаживайтесь. Разговор так разговор…
Он подхватил продавленное кресло, легко поднял на вытянутых руках и водрузил посреди комнаты. Сам уселся на низкую скамеечку, поднял бровь, демонстрируя несколько преувеличенное внимание. Циничный экзаменатор — вот на кого походил сейчас торговец мебелью. Насмешливый, прекрасно знающий, что студенту не выплыть, но не испытывающий по этому поводу сожаления. Говори, мол, говори, барахтайся — я помогать не стану…
Калибана чуть покоробило. Видно, чего-то в персоне торговца он не учел, не заметил — тот должен был разговаривать скупо, серьезно, смотреть исподлобья и ни в коем случае не фиглярничать.
Ну что же. И к весельчакам найдем подходы.
Калибан чуть прикрыл глаза. Едва заметно приподнял краешки большого рта. Дон Корлеоне, потерявшийся было за неудобством громоздкого тела и вечно бьющейся обо что-то головы, теперь вернулся и воцарился; улыбка на лице хозяина померкла, а потом и растворилась вовсе.
Калибан смотрел и молчал — его молчание стояло посреди комнаты, как патологоанатом.
Бежали секунды.
Хозяин заерзал на своей скамеечке, переменил позу — из вальяжно-созерцательной она сделалась напряженной. Хозяйка, присевшая на стул в углу, перевела взгляд с Калибана на мужа — и обратно.
— Что, собственно, случилось? — спросил хозяин совсем другим, собранным и жестким голосом. Давно бы так, подумал Калибан.
— Пока ничего, — он сделал паузу. — Но… появились новые обстоятельства.