На всех фабриках, где орков нанимают исполнять примитивные и грязные работы, не требующие особенной квалификации, гномы занимают привилегированные должности: прорабы, мастера, инженеры. Разница в оплате и условиях труда вызывает у низших пролетариев дикую ненависть, а Полынь — лучшее время этой ненавистью посчитаться.
К тому же лучший эль варят именно гномы, и до этого эля орки хотят сегодня добраться.
Мы вжались в стену: это казалось самым умным, когда с обеих сторон узенькой улочки на головы валились кирпичи. Орки как раз прорвались за баррикаду, и защитники рассыпались по подворотням. Мы благоразумно пропустили орочье вперед, зажимая носы от неизбежной вони: до тысячи чешуйчатых спин, прикрытых обносками, колыхнулись мимо нас. Ритмично движущиеся локти, черные жала мечей и копий. Давка.
— Возможно, мы ошиблись, и пацан вовсе не сюда двигался…
— …или на нем отводка, — закончил Дерек.
Мощеная улочка шла в гору и круто заворачивала на подъеме. Мы только-только сделали несколько шагов вверх — тяжело и медленно, потому что устали и еле ноги волокли — как вдруг впереди испуганно завопили несколько сотен глоток, и тут же по зданиям пакгауза на изгибе ударило оранжевым сполохом, и огненный язык лизнул фиолетовое небо.
Несколько уцелевших, видимо, из задних рядов пронеслись по улице обратно: визжа и ладонями сбивая с себя пламя.
— Вот это да! — выдохнул я. — Боевая магия!.. Стоит ли нам идти туда?
— Придется, — буркнул Дерек. — Они наверняка контролируют свой квартал. Если Люций здесь, гномы о нем знают. Нужно найти главного и просить помощи. К слову: может и отказать, сославшись на Полынь.
— Вряд ли. Гномы не признают Полынь. Это просто день, когда они встают на защиту своего достояния и своих жизней, причем так встают, что… В общем, нравятся мне эти ребята.
— Они мне еще больше понравятся, если удастся уйти отсюда живыми.
— Тогда надо поторапливаться, — сказал Альбин. — Их магик восстанавливает силы: никто не может ударить огнем дважды подряд…
Огненный язык вновь облизал небо.
— Что за?… И вы мне скажете, что спецслужбы не возьмут их магика на карандаш, невзирая ни на какую Полынь?
— Мы вообще молчим, Рен.
Молча мы приблизились к повороту, который служил нам последним укрытием, и остановились здесь. Я чувствовал присутствие множества существ: они смотрели на нас из темноты, их дыхания сливались, пульс был учащен. Они двигались, но мы не видели их. Они не знали, чего от нас ждать, а потому склонялись уничтожить.
— Мастера! — крикнул Дерек, разводя в сторону пустые руки и поворачиваясь. — Слышите меня? Поговорить надо.
— О чем нам говорить в Полынь? — ответили из темноты, еще более густой вблизи стен, поскольку поперек улицы горел деревянный хлам. Стены, куда ударило огнем, были покрыты слоем копоти, но холодны. Не успели нагреться.
— К чертям Полынь!
Это правильный ответ.
— Выйди на свет, человек. Твои друзья пусть стоят на месте. Что тебе нужно?
— Дело жизни и смерти, мастер. Пропал ребенок. Нет ли его у вас?
— Гномы не крадут детей.
— Случается, дети убегают сами, и никто не в силах предсказать, куда их занесет. У вас, очевидно, — Дерек посмотрел кругом, — есть магик. Может быть, он поможет нам?…
Я предположил, что второй огонь, по-видимому, был наведенной иллюзией. Очень разумно: продемонстрировать нападающим не тот ритм, каковым жив их магик.
— Уйди! — заорал вдруг собеседник Рохли, и мы увидели его на мгновение, когда он выступил на свет. Черная бородища дыбом, глаза выпучены так, что розовая изнанка век видна. — Да не туда, ко мне давай, вид закрываешь!.. Кароль! Слышишь меня? Делай что-нибудь…
Рохля беспомощно оглянулся, желая то ли увидеть неведомого Кароля, то ли призвать к себе нас. Гулкая мостовая отозвалась под ногами, как бубен. Они, кто бы они ни были, и на этот раз шли слаженно.
Первыми на поворот вышли пятеро, ступающие в ногу. Жуткое зрелище: башмачищи у них сношенные, из толстой кожи и в шипах. Сперва мне показалось, будто они таран несут на плечах, но зачем им таран?
Гном схватил Дерека за руку и буквально силой перетащил на свою сторону баррикады: благо, та уже прогорела, да и дождем ее прибило, можно было поверху перескочить. Там, за багровым отсветом, я почти не видел наступавших. Эльф, может, и разглядел: эти и в темноте видят, как на свету. По крайней мере, так твердят сказки.
За первым отрядом шли другие, они несли на плечах паланкин, в котором тряс лысой головой старый-престарый орк. Такой старый, что даже признать в нем орка стоило немалого труда. Я, можно сказать, угадал. Мумии все одинаковы.
Кто-то дергал меня за руки и назойливо гундел, призывая убраться с улицы, но я будто окаменел, оглох и весь устремился туда. Я никогда не видел ничего подобного — и больше, возможно, никогда не увижу. Пятеро, повинуясь команде, опустили наземь бревнообразный предмет, стянули с него чехол, предохраняющий от дождя, и принялись разматывать по мостовой гигантских размеров полотнище.
Свиток!
Признаться, я никогда не был свидетелем орочьей магии. Иные утверждают, что ее и вовсе не существует: мол, для того чтобы пользоваться магией, надобно хотя бы уметь читать, а где вы видели грамотного орка?
И вот наконец увидели. Могучие руки прислужников извлекли из паланкина Великого Грамотного Шамана.
Краткий миг тишины, когда орки молчали из почтения к своему магику, а гномы напряженно ожидали, откуда падет удар. Свиток выглядел древним, ткань его пожелтела, каждый знак был величиной с ладонь; это была старомодная магия, которая работала, только если произнести начертанное вслух. Заклинания, напетые в уличной будке и запечатанные в бумажку, не идут с подобным ни в какое сравнение. Тем и срок — час. Эти чары творились не единым днем, а от Полыни к Полыни, и когда старик, тыча в свиток палочкой, возвел к небесам свой невозможный фальцет, гномы подле меня упали на колени и обхватили головы, чтоб только его не слышать.
Ну, кто упал, а кто не мог себе этого позволить. Это было великое заклинание Сотрясения Основ. А во что еще, скажите, орки способны вложить коллективное самосознание и беречь, пронося сквозь века? При первых же звуках земля под ногами вздохнула, словно просыпаясь; булыжники, уложенные в мостовую сотни лет назад, зашевелились и выперлись; со стен посыпалась штукатурка.
Землетрус! Самое страшное, что способен представить себе цивилизованный гном. Жилища их глубоко: там, в норах, их жены, дети, престарелые родители… Все мирное население диаспоры, надежно, казалось бы, укрытое от Полыни…
Гномские ополченцы рванулись вниз, спасать своих, а те уже лезли им навстречу с младенцами, малыми детьми и немногими ценностями, что успели схватить, когда начали рушиться потолки и сдвигаться стены. На поверхности внезапно стало тесно, ряды защитников дрогнули, боевой дух их пришел в смятение.
Я слышал про Землетрус, но полагал, будто это байки. И еще я слышал, что его ни разу не дочитали до конца.
Вот ведь незадача! Гномские кварталы на редкость плотно застроены. Дома тут стоят один к одному, а если все выйдут на поверхность, здесь не то что пройти — вздохнуть будет нечем. И бери их… И нам никуда не деться.
— Только не сейчас, Кароль! Или вверх уводи, в небо! Слышишь меня?!
Цепкие маленькие ручки подхватили меня за край пиджака, гномские тела повисли всей тяжестью на фалдах, вынуждая согнуться, и пихнули куда-то вбок, в нору. Я поскользнулся в полной темноте и проехался задом по ступенькам. Сверху мне на плечи свалился эльф, но очухаться нам не дали: подняли и поволокли по низким коридорам, как мне представлялось, в том же направлении, куда гномский переговорщик погнал Дерека.
Надо отдать нападающим должное: они ставили не только на магию. Ведь не самоубийцы же они в самом деле — читать Землетрус до конца? Землетрясение всегда сопряжено с пожаром: гномы хранят в подземных резервуарах значительные запасы горючих жидкостей для производственных нужд. Теперь удар огнем гномского магика аукнется самим гномам: горючая жидкость потечет в подземные жилища, поджигая все и наполняя норы едким дымом.