Мы видели изображение ее глазами — достаточно четко, чтобы узнать нашу хозяйку, только намного моложе, чем сейчас, и в количестве четырех человек. В отличие от нынешней матушки Редд, седой и длинноволосой, со снимка на нас смотрела брюнетка с короткой мальчишеской стрижкой. К тому же она была намного стройнее — совсем не та пышная матрона, к которой мы привыкли.
— Это было еще до того как… — Меда замолкла на полуслове. Да.
Теперь цепочка матушки Редд — триада, но когда-то давным-давно это был квадрат. Она была доктором медицины, причем довольно именитым. Мы как-то читали ее работы и мало что поняли, несмотря на порядковое превосходство (наша цепочка все-таки секстет) и естественнонаучную специализацию. Но потом одно из звеньев матушки Редд погибло, оставив от нее лишь три четверти.
Снова повеяло страхом разлуки — это чувство мы еще не умели как следует контролировать. Стром вздрогнул. Я тронула его за руку. Потерять одного из нас, стать квинтетом…
Меда пристально всмотрелась в снимок. Я догадывалась, что именно ей хочется разглядеть, хотя ощущала лишь ее любопытство. Которое из звеньев матушки Редд погибло? Не думаю, что нам удалось бы это понять — все они были совершенно идентичными клонами. Меда отставила фотографию в сторону.
— Смотрите-ка, — сказала Кванта, вытаскивая из очередной коробки старинную книгу по биологии. Год издания — две тысячи двадцатый.
— Ничего себе древность! — воскликнула Меда. — Старше, чем цепочки. Только какой теперь от нее прок?
Кванта наугад перелистала страницы, и книга раскрылась на красочной вклейке, изображавшей женское тело в разрезе.
— Ух ты! Клево… — оживился Мануэль. Запах возбуждения в воздухе смешался с феромонами смущения. Почему-то физическое желание у нашей сильной половины вызывали самые идиотские вещи… Иногда мне даже жаль, что наша цепочка не полностью женская, как у матушки Редд, а поровну смешанная.
Мануэль перевернул страницу. Там обнаружилась рассеченная лягушка с несколькими слоями-страничками: перелистывая их, можно было рассмотреть сначала кожу, потом мускулатуру, а затем и внутренние органы.
— Селезенку не там нарисовали, — заметил Бола.
Мы сами делали лягушек на уроках биологии еще в прошлом году. Наши, кстати, всегда прыгали лучше всех.
Мы заталкивали последние коробки на чердак, когда послышался гул реактивного флаера.
— «Фолсом 5 Икс», — объявил Бола. — Шестистоечный, на водородном топливе.
На самом деле это был «Фолсом ЗМ», потомок старых скайбусов, но мы даже не успели посмеяться над ошибкой Бола. Скайбус приземлился на взлетную площадку перед домом, и мы выбежали ему навстречу.
Однако матушка Редд тут же позвала нас обратно: скайбус уже высадил своих пассажиров и с воем взмывал в небо, а рядом с матушкой Редд, обмениваясь приветствиями между интерфейсами, стояла еще одна цепочка.
— Привет! Я Аполлон Пападопулос, — начала было Меда. — Добро пожало…
Тут вновь прибывшие обернулись, и мы ахнули: это был септет, семь человек в цепочке. Слова приветствия застряли у Меды на языке. Мы замерли, пораженные невиданным зрелищем, ведь мы были всего лишь секстетом — а значит, на порядок ниже.
— Чем выше порядок, тем сильнее цепочка, это ежу понятно, — сказала Кванта.
— Неправда! — запальчиво возразила Меда.
Несколькими минутами раньше нам все же удалось выйти из ступора и поприветствовать Кэндес Тергуд, как полагается. Меда пожала руку лидеру цепочки — одной из шести совершенно одинаковых щупленьких зеленоглазых блондинок. Седьмым звеном оказался мальчишка — он был чуть выше ростом, но такой же тощий и белобрысый. Затем Стром вдруг вспомнил о неотложных делах, и мы быстренько ретировались, в то время как семеро Кэндес и три матушки Редд прошествовали к дому.
Нет, правда!
Нет, неправда!
Ну что за детский сад! Чтобы пристыдить Кванту и Меду, я шикнула на них феромонами для капризных младенцев.
Да, мы все прекрасно знали историю. Первые цепочки, созданные почти пятьдесят лет назад, были дуалами. Именно в них химиопамять и феромоны впервые использовались для обмена мыслями. С тех пор строение цепочек и химические сигналы намного усложнились. Мы относились к секстетам — самым крупным цепочкам. В нашей было три женских звена и три мужских: мы с Медой близнецы, а остальные — из разных генетических семей. Все наши одноклассники были секстетами, так же, как и все, кто работал в космосе.
— Потому что секстеты — цепочки высшего порядка. Они лучшие, — сказал Стром.
Уже нет! В цепочке Кэндес — семеро!
Да, с этим не поспоришь. Прогресс не стоит на месте. Генная инженерия все время стремилась увеличить эффективность индивидуума, так почему бы не создать цепочку из семи звеньев? Или даже восьми?
Видимо, им это удалось.
Сколько ей лет?
Меньше, чем нам. Лет двенадцать.
Надеюсь, она не останется здесь на все лето?
Однако, похоже, к этому все и шло. А иначе зачем было переворачивать вверх дном гостевую комнату?
Может, как-нибудь заставить ее уехать?
Тут вмешалась я:
— Мы должны соблюдать приличия. И постараться подружиться.
Ладно еще приличия. Но быть друзьями мы не обязаны!
Да и с какой стати нам вести себя прилично?
Я выразительно глянула на Меду, и та вздохнула:
— Ладно, ладно… Будем паиньками. Хорошо хоть их не восемь штук…
Как знать, не за горами ли и это?
Мы старались быть паиньками. Честно. Но хотя это была моя идея, даже меня иногда бесила заносчивость этой семерки.
— Пятнадцать целых, семьсот пятьдесят три тысячных, — объявила Кэндес, когда мы еще выводили в тетради условия задачи. Мы сидели за столом в большой комнате. Одна из них заглянула Кванте через плечо.
Я знала, —послала Кванта в свое оправдание.
Меда хладнокровно дописала условия задачи, и мы принялись решать ее под аккомпанемент злорадного постукивания четырнадцати тонких ног.
— Пятнадцать целых, семь тысяч пятьсот тридцать три десятитысячных, — сказала наконец Меда.
— Я округлила, — торопливо отозвалась Кэндес. — Одна из нас, — она кивнула на свою копию слева, — специализируется в математике. Сами понимаете, нас семеро, так что мы можем себе это позволить. В смысле, специализацию.
Мы хотели было возразить, что тоже имеем разные специализации, но я послала: Спокойно!
Ее специализация — занудство!
— Какая ты умная, — дипломатично заметила Меда. Мне даже не пришлось напоминать ей о нашем уговоре.
— Мне все так говорят.
Кэндес стояла так близко, что едкий запах ее химиомыслей щекотал ноздри, не давая сосредоточиться. Какая беспардонность — подходить так близко, что мешаются запахи мыслей! Мы, разумеется, не понимали, о чем она думает, лишь ощущали феромоны самодовольства. Код химиомыслей, передающихся касаниями рук и отчасти по воздуху, уникален для каждой цепочки. Легче всего понимать друг друга, соприкасаясь ладонями — там, где расположены сенсорные подушечки. Феромоны же — штука более общая, они передают эмоции и их оттенки. Их запахи зачастую понятны разным цепочкам, особенно если те — из одних яслей. Так что хоть наши мысли и не мешались, все равно стоять так близко — это хамство.
Она пока многого не понимает, —послала я, коснувшись левой руки Мануэля. — Она еще маленькая.
Мы в ее возрасте уже все понимали.
Надо быть терпимее.
— Пойдешь с нами купаться после обеда? — спросила Меда.
Кэндес отрицательно качнула головой, после чего надолго погрузилась в согласие. Мы чувствовали, как разливаются в воздухе ее мысли с резким и каким-то скользким запахом, и недоумевали: разве для купания нужно согласие?