Уэллс отставил чашку с кофе, сбросил пепел в блюдце и положил сигару на его край.
— У меня есть друзья. Родные…
— Никого у вас нет. Родители умерли. С братом вы не ладите, с женой разведены и, между нами говоря, совершенно не интересуетесь дочерью. Большинство друзей от вас отвернулись.
— Только не Джо Коттен.
— Вам нужен Джозеф Коттен? Взгляните!
Я набрал номер клипа на экране и подвинул его Уэллсу. На экране возникло открытое кафе. Уличный шум, пешеходы в солнцезащитных шляпах, футуристические машины на мостовой.
Крупным планом сидящая за столиком пара: Джозеф Коттен в белых брюках и рубашке с распахнутым воротом и его жена Ленора.
— Привет, Орсон, — широко улыбаются они, после чего Коттен говорит прямо в камеру:
— Орсон, Детлев клянется, что покажет тебе этот клип. Послушай его: он говорит чистую правду. Здесь гораздо лучше, чем можешь представить. Честно говоря, я сожалею только о том, что прибыл в будущее, где нет тебя. Мне недостает тебя, Орсон.
Я остановил изображение.
— Другой охотник за талантами привез его в будущее четыре года назад.
Уэллс снова отхлебнул бренди и поставил стакан на нос Коттена.
— Если бы Джо заступился за меня, студия не посмела бы переснять конец «Амберсонов».
Теперь я понял, почему потерпели неудачу мои предшественники. На каждый мой довод у Орсона находился контраргумент. Его требовалось убедить на некоем подсознательном уровне. Такой способ — правда, крайне жестокий — у меня существовал, и сейчас приходилось применять его.
Я снял стакан с экрана.
— Мы еще не покончили с фильмами. Кажется, у вас проблемы с весом? Позвольте показать вам кое-какие снимки.
Первым шло изображение Уэллса в фильме «Чужой», где он достаточно тощ, чтобы на шее заметно выделялось адамово яблоко.
— Здесь вы в сорок шестом, все еще достаточно похожи на себя сегодняшнего. А это «Печать зла», десять лет спустя.
Распухшая глыба, небритая и потеющая. Одно фото за другим. Все более отвисшие, раздутые щеки, превращение ранее красивого лица в подушку жира, представительной фигуры в обрюзгший кошмар.
Я демонстрировал клип за клипом. На всех был Уэллс, ковыляющий по комнате: щеки подрагивают и трясутся при каждом слове монолога из какого-то европейского эпоса середины шестидесятых. Бесчисленные клипы Уэллса, сидящего на нелепых ток-шоу: брюхо свисает ниже колен, сигара зажата в пальцах правой руки, клочковатая борода не скрывает разжиревшей шеи и бесчисленных подбородков.
— К концу жизни ваш вес будет колебаться от трехсот до четырехсот фунтов. Точнее никто не знает. Вот фото актрисы Энджи Дикинсон, пытающейся сесть вам на колени. Но колен у вас нет. Смотрите. Ей приходится обнимать вас за шею, чтобы не соскользнуть. Вы не сможете ни дышать, ни двигаться, спина разламывается, почки отказывают. В восьмидесятых вы застрянете в автомобиле, и его придется распиливать, чтобы вас вызволить. Последние годы жизни вы займетесь съемкой роликов, рекламирующих дешевое вино, которое сами пить не сможете из-за полной потери здоровья.
Уэллс молча смотрел на снимки.
— Выключите это, — прошептал он, после чего надолго замолчал. Брови сведены, глаза — озера, полные презрения к себе. Но что-то подсказывало мне: он находит некое удовлетворение в этом унижении, словно увиденное им было всего лишь исполнением пророчества, произнесенного над колыбелью.
— Вижу, вы немало потрудились, — спокойно заметил он.
Я понял, что близок к успеху, и подался вперед.
— Но все можно изменить. Наша медицина позаботится о том, чтобы вы никогда не стали жирной пародией на себя. Мы сохраним вам молодость и красоту на всю оставшуюся жизнь.
Уэллс передернул плечами.
— Я ослеплен вашим великодушием. Но что вам от этого?
— Очень многое. Не стану отрицать: мы не благотворительная организация. Вы сами не понимаете, как высоко ценимы в будущем ваши картины. Через сто лет «Гражданина Кейна» сочтут лучшим фильмом всех времен и народов. Одно известие о вашем появлении будет стоить миллионы. Люди хотят видеть ваши работы.
— Сейчас вы очень похожи на Джорджа Шефера, убеждающего меня приехать в Голливуд после «Войны миров». Я — гений, неограниченное финансирование, люди обожают мои фильмы!.. Но все кинжалы были наточены еще до того, как я спустился с самолета. Через три года Шефер выброшен на улицу, я — пария, а его преемник даже не желает посмотреть мой фильм. Утверждаете, что владельцы студий будущего превратились в святых?
— Конечно, нет. Но будущее имеет временную перспективу. «РКО», искромсав «Амберсонов», не сделала ничего, чтобы защитить свои же вложения. Ваша интуиция явно превзошла их собственную, и не только в смысле искусства, но даже с точки зрения финансиста.
— Скажите это Чарлзу Кернеру!
— Совершенно необязательно. Это величайшая трагедия в истории кино. В 2048-м никто не видел вашей картины. Эта копия, — я коснулся яуфа, — единственная, оставшаяся в авторском варианте. Когда она пропала, а негативы существующего материала были уничтожены, осталась только изуродованная студийная версия.
— И это единственная копия?
— Единственная.
Уэллс провел рукой по волосам, тяжело поднялся, подошел к поручню, схватился за линь, чтобы удержаться на ногах, и, запрокинув голову, взглянул в звездное небо. Жест был явно театральным, о чем он, без сомнения, знал.
— А ваша машина времени? — спросил он, не оглядываясь. — Где вы ее храните?
— У меня в сумке переносной прибор. На корабле им воспользоваться невозможно, но как только мы окажемся на земле…
— …тут же отбываем в 2048-й? — засмеялся Уэллс. — Похоже, я экранизировал не тот роман Г.Дж. Уэллса. — Он резко обернулся. — А может, и нет, мистер…
— Грубер.
— Мистер Грубер. Боюсь, вам придется вернуться в будущее без меня.
Роузтраш потратила кучу денег, чтобы послать меня сюда. И если я провалю задание, другой попытки мне не дадут.
— Но почему? Я сказал вам чистую правду.
— Что дает мне огромное преимущество — как человеку, знающему, что произойдет в следующие сорок лет, не так ли?
— Не будьте глупцом! Ваше здешнее положение завтра будет не лучше, чем вчера.
Одно из основных правил — никогда не увлекаться, не влипать в дело всеми четырьмя, но я уже влип, и мне было не все равно, слушает он меня или нет. Наверное, из-за моего финансового состояния.
Я показал на каюты, где спали Кернер и его семейство.
— Но после сегодняшнего вечера все рухнуло. Вы выбросили на ветер единственный шанс изменить судьбу. Хотите отдать свой талант на откуп типам вроде Чарлза Кернера? Из милости ждать одобрения людей, которые никогда вас не поймут?
Уэллс, кажется, развеселился.
— Вас, похоже, это сильно волнует… Детлев, не так ли?… Детлев, почему вас это так тревожит? — Он не столько спрашивал, сколько размышлял вслух. — Это всего лишь ваша работа, верно? Вы меня вовсе не знаете. Но, похоже, мое положение заботит вас куда больше, чем следовало бы. Значит, вы, скорее всего, действительно любите мои фильмы: я польщен, конечно… или вас особенно занимает проблема режиссера в мире бизнеса. И все же вы работаете в мире бизнеса каждый день. Поэтому позвольте мне сделать контрпредложение. Вы не берете меня в будущее, а остаетесь здесь, со мной. Сомневаюсь, чтобы художник мог добиться успеха вне своего времени. Как я сумею понять 2048 год, не говоря уже о том, чтобы создавать фильмы, которые тамошняя публика пожелает видеть?
С другой стороны, вы вполне знакомы с этой реальностью. Утверждаете, что вам известны все западни и ловушки, в которые я должен попасть. И, бьюсь об заклад, вы достаточно хорошо знаете историю двадцатого века. Подумайте о преимуществах, которые вам это даст! Несколько мудрых вложений — и вы разбогатеете! Хотите снимать фильмы? Мы будем делать это вместе! Становитесь моим партнером! С вашим знанием будущего мы сумеем профинансировать нашу собственную студию!