— Я не финансист, а охотник за талантами.
— Охотник за талантами — мы сможем использовать и это! Вы должны знать всех великих актеров и актрис второй половины двадцатого века, мы успеем раньше других подписать с ними эксклюзивные контракты. Через десять лет мы станем главными в кинобизнесе!
Он шагнул к столу, наполнил стакан и поставил его передо мной.
— Знаете, не расскажи вы мне все в подробностях, я никогда бы не усомнился в том, что вы обычный слуга. Так что вы и сами неплохой актер. Лихо меняете личины! Яго, вливающий яд слов мне в уши. Прекрасно, мы определенно сможем использовать еще и это. Только не говорите, Детлев, что в будущем нет кое-каких аспектов, которых вы хотели бы избежать. Вот ваш шанс. Вдвоем мы сможем навсегда распрощаться с Кернерами этого мира, а еще лучше — преуспеть в их мире и натянуть им нос!
Это что-то новенькое. Мне и раньше сопротивлялись. Несколько раз даже предлагали убираться. Я сталкивался с паникой и недоверием. Но еще никогда «жертва» не пыталась меня соблазнить.
Любопытнее всего, что в словах Уэллса было немало смысла. Может, сумей я доставить его в наше время, и мое будущее было бы обеспечено, но, похоже, этому не суждено случиться. Все, что я наговорил Уэллсу о его судьбе — отсутствие настоящей семьи, распри с киномагнатами, печальные перспективы, — в той же степени относилось и ко мне. И поскольку я сжег этот период времени во Вселенной, добираясь сюда, никто из будущего не явится за мной, как бы я того ни желал. Я мог бы ставить фильмы вместе с Уэллсом, а когда-нибудь сумел бы снимать и без него.
Но тут мой взгляд упал на яуф с фильмом, и я мигом взял себя в руки. Слишком хорошо я знал биографию Уэллса. Окружающие не предавали его. При случае он сам был не прочь совратить и обмануть даже самых верных друзей. Это всегда была любовь на его условиях.
— Спасибо за предложение, — кивнул я. — Но мне нужно возвращаться. Идете со мной?
Уэллс сел на соседний стул и улыбнулся.
— Можете доложить директору вашей студии или тому, кто вас послал, что я оказался куда более крепким орешком, чем ему представлялось.
— Вы горько об этом пожалеете.
— Посмотрим.
— Я уже все видел. И вам показал.
Лицо Уэллса потемнело.
— Да, это было неприятно, — сухо заметил он. — Но теперь, похоже, наши дела закончены.
Значит, ничего не вышло, и по возвращении меня не ожидает ничего хорошего. Остается один шанс спасти свою репутацию.
— В таком случае, если не возражаете, я возьму это.
Я потянулся к яуфу с «Амберсонами». Уэллс с поразительной быстротой взметнулся со стула и успел схватить яуф чуть раньше меня. Выпрямился и прижал к себе яуф, стараясь устоять на покачивавшейся палубе.
— Бросьте, Орсон. Почему вы не хотите, чтобы мы получили ваш фильм? Целое столетие после провала предварительной демонстрации в Помоне никто не видел вашего шедевра. Это Священный Грааль утраченных фильмов. Какой смысл скрывать его от остального мира?
— Потому что он принадлежит мне.
— И будет по-прежнему принадлежать вам, даже если вы отдадите его. Разве вы снимали его не для того, чтобы тронуть людские сердца? Чтобы зрители им восхищались? Подумайте о…
— Я сам скажу вам, о чем подумать, — перебил он. — Подумайте об этом.
Он схватил яуф за проволочные ручки, развернулся и раскачал тяжелую металлическую коробку, как метатель молота, прежде чем размахнуться и швырнуть ее через борт. Отпустив яуф, он споткнулся и судорожно схватился за поручень, чтобы не упасть. Яуф описал дугу в лунном свете, с тихим плеском упал в воду и мгновенно исчез.
Я работал с видеомонтажером, когда в квартиру вошла Мойра. Она не потрудилась постучать, впрочем, как и всегда. Я допил остаток джина, остановил на экране изображение Энн Бакстер и развернулся в кресле.
— Иисусе, Дет, ты когда-нибудь собираешься распаковывать вещи? — осведомилась она, обозревая горы коробок, все еще загромождавших гостиную.
Я отправился на кухню, чтобы наполнить стакан.
— Это зависит от того, собираешься ли ты снова выкинуть меня.
— Сам знаешь, я и не хотела. Это все Виджей. Вечно заглядывает мне через плечо, — пробормотала она и последовала за мной на кухню. — Это джин двадцатого века? Дай попробовать.
Покрутив в руках сморщенный лайм, валявшийся на раковине со времен моего путешествия в 1942-м, она положила его обратно.
— Кроме того, у тебя заплачено по сегодняшний день.
По сегодняшний день. Но Роузтраш отказалась и далее держать меня на зарплате. Она просто взбесилась, когда я вернулся без Уэллса, хотя, похоже, так наслаждалась, унижая меня, что это удовольствие стоило всех расходов на путешествие во времени. Она отчитывала меня за провал, в то же время давая понять, что от такого, как я, ничего иного и ожидать не приходилось. В пространных нотациях весьма оригинально сочетались снисходительность и презрение: в ее глазах я не только сам был неудачником, но и пособником такого же неудачника, как Уэллс.
Согласно словам Роузтраш, отказ Уэллса продемонстрировал фатальное отсутствие смелости.
— Он трус, — заявила она мне. — Если бы он пошел с тобой, может, и имел бы право претендовать на гениальность. Но его гений — просто ловкость рук.
Я не упомянул о предложении Орсона. Нежелание спорить с ней — вот цена, которую я заплатил за то, что избежал очередного волчьего билета.
Сейчас я трудился над восстановлением «Великолепных Амберсонов». Выбросив за борт единственную существующую копию, Уэллс сильно затруднил мою работу. Да, теперь мне придется сложнее… Но нет ничего невозможного. Негативы опального материала в архивах «РКО» существовали до декабря 1942-го, после чего подлежали уничтожению, так что у меня было достаточно времени, чтобы украсть их до своего возвращения. Разумеется, Роузтраш были нужны не «Амберсоны», а Уэллс. Голливуд всегда интересовала исключительно прибыль, и несмотря на все мои старания продать картину, очень немногие, помимо кучки критиков и одержимых, заинтересовались черно-белым фильмом столетней давности. Но сейчас я ставил на другое. Вполне вероятно, что восстановление ленты вызовет шумиху, достаточную для того, чтобы начать карьеру заново.
А может, у меня имелись и другие причины. Я не монтировал фильмы двенадцать лет, с тех пор как положил конец своим режиссерским амбициям, и эта работа заставила осознать, как мне недостает простого удовольствия собственными руками создавать шедевр. Восстановленная картина была блестящей, гениальной, душераздирающей и печальной. История медленного упадка великой торговой семьи, раздавленной прогрессом, неудачами, тупым узколобием… и появлением автомобилей. Первый потрясающий фильм, прямо сказавший о разрушительном влиянии технического прогресса на отношения между людьми; но тут еще присутствовали и человеческая трагедия, и погубленная любовь. В центре сюжета — история жизни Джорджа Минафера, избалованного сына состоятельных родителей, который погубил себя и принес несчастье тем, кто его окружал.
Мойра сдалась и взяла лайм.
— Где нож? У тебя есть какой-нибудь тоник?
Мне нравилась Мойра: самый факт, что ей было плевать на кино, делал ее освежающе привлекательной. Но нужно было работать. Я вернулся к монтажеру, пока она слонялась по кухне. Нажал кнопку «play». На экране Энн Бакстер в роли Люси Морган рассказывала отцу, которого играл Джозеф Коттен, легенду о молодом индейском вожде Вендоне. Вендона — Топчущий Всех.
— Вендона совершенно неописуем, — говорила Люси, шествуя вместе с отцом по садовой дорожке. — Он был так горд и высокомерен, что носил железные мокасины и давил ими людей. Поэтому племя наконец решило, что молодость и неопытность не могут служить оправданием его деяниям, и изгнало Вендону. Его отвели к реке, посадили в каноэ и оттолкнули лодку от берега. Течение вынесло его в океан. Вендона так и не вернулся.
Я видел сцену и раньше, но эти слова впервые вызвали озноб. Я нажал паузу. И вспомнил состояние Уэллса, когда он просматривал ролики о своем будущем. Теперь я вдруг осознал, что он снял фильм о себе… нет, не один фильм, а два. И Кейн, и Джордж Минафер были двумя ипостасями Уэллса. Избалованные, испорченные, высокомерные, презирающие окружающих красивые мальчики, слепо бредущие к возмездию. Каковое они и получили, все трое, словно сами его искали, подталкивая мир и близких людей к достижению этого эстетического результата. Неудивительно, что Уэллс оскорблял собеседников, пока не слышал «нет», потому что на каком-то подсознательном уровне чувствовал, что заслуживает подобного. Может, он отказался от моего «да», потому что нуждался в этом «нет». Бедный ублюдок!