Список аллюзий, намеков, цитат в романе весьма обширен. Но грешно требовать, чтобы читатель штудировал английскую литературу, а затем тщательно исследовал текст. Да это и не обязательно. Главное, что роман получился действительно смешным и захватывающим.
Сергей Алексеев
КРУПНЫЙ ПЛАН
Похоже, найдется здесь десять
Владимир Михайлов. «Может быть, найдется там десять?» ЭКСМО. Серия «Абсолютное оружие»
Эта книга Владимира Дмитриевича Михайлова появилась ровно через тридцать лет (практически день в день) после выхода его романа «Сторож брату моему». Но в данном контексте нас привлекает не магия дат и даже не факт юбилея серии о капитане Ульдемире, в которую оба романа входят, соответственно, пятым и первым, а тот момент, что и «Сторож…», и «…Десять» близки друг другу не только по духу, но и по теме. Фактически, писатель оглядывается на последние годы развития нашей страны и делится с читателями неутешительными выводами.
Вообще творчество Владимира Михайлова неотделимо от истории нашей родины: сначала Советского Союза, затем России. Его первые романтические рассказы об освоении космоса вполне соответствовали царившей тогда атмосфере. Но со временем состояние легкой эйфории переродилось в болезненное пребывание в сюрреалистической действительности, полностью оторванной от той, в которой надлежит существовать. Впервые подобные ощущения — которые и привели к замыслу «Сторожа» — возникли в 1968 году, когда советские танки вошли в Прагу. Вторично — когда необходимые по своей сути экономические реформы в России приняли абсурдный характер и породили серьезную социальную несправедливость. Через тридцать лет круг замкнулся «…Десятью».
В своих мини-мемуарах «Хождение сквозь эры», опубликованных в журнале «Если» (№ 7–8, 2000), Михайлов пишет о «Стороже…»: «Если общество велико и могуче, это еще не дает ему права навязывать свои понятия о жизни другому обществу, пусть даже не столь многочисленному и хуже вооруженному. Эта мысль наложилась на уже существующий замысел — написать о космическом экипаже, составленном из представителей разных эпох». Экипаж этот (наши соотечественники: шестидесятник Ульдемир и живший лет за триста до него монах, летчик Люфтваффе, индеец доколумбовой Америки, спартанец, защищавший Фермопилы и даже прачеловек) лишь на первый взгляд кажется эклектичным. Писатель явственно дает понять сильным мира: если уж такие различные люди смогли ради достижения совместной цели найти общий язык, то вам, господа, сам Бог велел быть толерантнее и дальновиднее.
И вот здесь мы вплотную подходим к самому главному, что выделяет новый роман В.Михайлова в ряду современной фантастической прозы.
В «…Десяти» писатель дает четкий и непротиворечивый ответ на вопрос, который волнует лучшие умы человечества не одну тысячу лет: «В чем смысл жизни?» По Михайлову все Мироздание состоит из Холода и Тепла и «преобразование Тьмы и Холода в Свет и Тепло может происходить только одним способом: путем преобразования первого во второе при помощи человеческого духа. Для этого созданы все мы. И каждый мир, населенный такими, как мы, должен постоянно вырабатывать и посылать в Мироздание какое-то количество Тепла, тем самым уменьшая объем и массу Холода. Вот для чего существуем мы, вот в чем смысл нашего бытия, всего в нем, начиная с воспроизводства людей… И только в результате такой нашей деятельности в конечном итоге исчезнет весь Холод, все Мироздание станет Теплом и Светом — и начнется новый этап Бытия, о котором мы не можем даже догадываться…»
Однако время от времени возникают миры, в которых честность, порядочность, доброта и сострадание забыты. Бал правят нажива, жадность и хитрость. Эти миры называются «мертвыми», потому что отдают Мирозданию все меньше и меньше Тепла. В момент, когда остается менее десяти индивидов, способных делать это, мир моментально оказывается во власти Холода, что означает гибель всего его населения, и не духовную, а самую что ни на есть физическую.
Тридцать лет назад «Сторожем брату моему» В.Михайлов отметил Каиновой печатью те непомерные имперские амбиции, которые владели руководителями СССР. Роман «Может быть, найдется там десять?» предостерегает от куда более серьезных последствий: весьнаш мир находится на пути к Содому. И если убийцу Авеля Бог «всего лишь» проклял и сделал изгоем, то город на берегу Мертвого моря погиб под дождем из серы и огня.
Хотя, похоже, здесьнайдется больше десяти праведников. Во всяком случае пока.
Андрей СИНИЦЫН
ВЕХИ
Вл. ГАКОВ
Летописец вечности
Этот писатель прославился одной-единственной книгой, но зато какой! Она дала мощнейший толчок целому жанру литературы — притом, что с художественной точки зрения книга оказалась посредственной. Таким парадоксальным феноменом остался в литературе Олаф Стэплдон, 120-летие со дня рождения которого мы отмечаем в мае этого года.
С одной из самых знаменитых научно-фантастических книг XX века наш любитель фантастики смог познакомиться лишь несколько лет назад. И совсем немногие в курсе жизненных перипетий его автора — Олафа Стэплдона. А ведь его по праву считали и считают ведущим британским писателем-фантастом в интервале между двумя мировыми войнами. Слава Уэллса в то время была уже почти легендарной, а «молодежь» — Джон Уиндэм, Артур Кларк, Эрик Фрэнк Расселл — еще не успела выйти из того невинного возраста, когда фантастику в основном лишь самозабвенно читают.
«Он пришел в литературу, — пишет один из исследователей творчества Стэплдона, — следуя великой английской традиции пророков, от романтиков до викторианцев, от Блейка и других поэтов эпохи романтизма… до Уильяма Морриса, Джорджа Бернарда Шоу и Герберта Уэллса. Он не обладал харизмой этих авторов, но как бы то ни было он из их компании — вполне возможно, ее последний представитель».
Когда сталкиваешься с феноменом Стэплдона, не избежать чувства досады. К такому могучему воображению — да еще бы подобающий литературный дар! Увы, насколько поражает Стэплдон-мыслитель, в той же мере слаб Стэплдон-писатель.
Безусловно, он обладал многими качествами истинного пророка. Был предельно серьезен, до конца предан своей Идее, ощущал себя миссионером. Его теоретические построения отличались глубиной и размахом (причем говоря о последнем, трудно найти равных Стэплдону), а подвижническая деятельность — энергией и бескорыстием. Конечно, для специалистов-филологов проза Стэплдона «оставляет желать лучшего», а для профессиональных философов его философия чересчур «литературна». Что ж, история признания этого необычного мыслителя повторила судьбу многих таких же авторов, слишком оригинальных, с трудом поддающихся ранжиру.
В одном ему нельзя отказать. Никогда в истории литературы — ни до, ни после Стэплдона — не появлялось ничего хотя бы отдаленно сравнимого с написанным им по масштабам. И когда такой строгий, а подчас беспощадный к продукции коллег критик, как Станислав Лем, посвящает разбору его творчества — единственному! — более ста страниц в своей двухтомной «Фантастике и футурологии», то движет польским писателем, понятное дело, не простой альтруизм.
Родился Олаф Стэплдон 10 мая 1886 года в ничем не примечательном городке Уолласи в графстве Чешир. Детские годы его, правда, прошли в местах куда более экзотичных — в далеком Порт-Саиде, буквально рядом с Суэцким каналом, где отец мальчика служил агентом в местной судоходной компании. Но это лишь первые шесть лет. Вся оставшаяся жизнь после того, как в 1893 году семья вернулась на родину, поселившись в окрестностях Ливерпуля, протекала безвыездно в Англии — не считая эпизодических вояжей за Ла-Манш.