Только вот приличных мест уже лет двадцать как не было. А с годами Хныщ вообще начал сомневаться, что когда-то он знал иную жизнь. Разве что видел во снах, которые все чаще стали переносить его в то время, которое исчезло. Как правило, сны эти были приятными и ненавязчивыми, вот только не в эту ночь.
Хныщу снился город. Было лето, стояла жара. Солнце палило вовсю, но деревья не отбрасывали тени. И струи фонтана, мимо которого шел тот, второй, еще молодой Хныщ, были просто облачками пара, фонтан пшикал, выпускал пар, замолкал, опять пшикал, никакой воды и никакой прохлады!
Людей было много, только все они были какими-то плоскими, сплюснутыми, будто вырезанными из картона. А еще сильно пахло выгребной ямой.
Хныщ шел без всякой цели, просто брел по городу, слушая шум проезжающих машин, тоже плоских, и пытаясь убежать от этого запаха, ему даже подумалось, что это все фонтан, вроде бы так пахнут струи белесого пара. Внезапно запах исчез, как и машины, да и люди тоже вдруг испарились, будто их и не было, лишь один Хныщ в самом центре абсолютно пустого, оболваненного жарой города, в котором деревья больше не отбрасывают тени.
Тут он и увидел кафе — парусиновый тент, натянутый прямо над асфальтом, несколько столиков и стойка. Ему захотелось чего-нибудь выпить, он подошел к стойке, но за ней никого не было.
— Эй, — сказал Хныщ, — тут есть кто-нибудь?
Никто не ответил, лишь в музыкальном центре, стоявшем на стойке, внезапно замигала какая-то зеленая лампочка, а потом из динамиков раздался голос:
— Местное время…
Затем послышались бульканье и шипение, волна куда-то сместилась, местное время осталось загадкой, хотя, судя по солнцу, был полдень.
— Двенадцать часов! — зачем-то ответил Хныщ.
Бульканье и шипение прекратились, голос, внезапно ставший низким и бархатным, насмешливо произнес:
— Неправда, раз этого места нет, то и местного времени больше нет!
— А где я? — спросил Хныщ.
Голос ничего не ответил, послышался лишь глубокий вздох, будто кто-то пытается, но так и не может ничего сказать в ответ.
Хныщ перегнулся через стойку, взял стакан и решил сам себе налить пива. Открыл кран, из него полилась одна пена, причем противного красноватого цвета. И пахла она противно, совсем не пивом. Хныщ закрыл кран, оставил стакан на стойке и пошел к выходу.
— Ты куда? — на этот раз голос был не мужским, а женским, очень даже приятным, немного вкрадчивым.
— А что? — вопросом на вопрос ответил Хныщ.
— Садись, поговорим!
Он сел за ближайший столик, опять раздались бульканье и шипение, будто вновь менялась радиоволна.
Солнце безжалостно палило через тент, голос замолк на какое-то время, но потом возник опять.
— Ты зачем вернулся?
— Я не уезжал! — сказал Хныщ.
— Вы все уехали! — проворковал все тот же женский голос, но потом вдруг возник уже подзабытый, низкий и бархатистый мужской.
— Бежали! — сказал он. И добавил: — Трусы!
— Я здесь живу, — сказал Хныщ, — у меня даже в паспорте записано…
— Здесь никто не живет! — мужчина сердился, это было заметно.
— Давным-давно, уже двадцать лет! — добавила женщина.
— Бред, — сказал Хныщ, — я только недавно вышел из дома…
— У тебя здесь нет дома! — отрезал мужчина.
— Уже двадцать лет как нет! — опять встряла женщина.
Хныщу надоел этот беспредметный, с его точки зрения, разговор, и он опять собрался уйти.
— Подожди! — мужской голос был настойчивым, женский же пропустил на этот раз свою очередь.
— Чего? — автоматически спросил Хныщ.
— Увидишь! — загадочно произнес мужчина. А потом добавил: — Должен быть третий знак!
Зелененький глазок на музыкальном центре вдруг погас.
Хныщ посмотрел вокруг, но никого и нигде не было, хотя там, вдалеке, намечалось какое-то шевеление. Прямо на прожаренном солнцем асфальте, который вдруг стал покрываться буграми, будто кто-то прорывал в земле нору, дошел до поверхности и вот сейчас пытается выбраться наружу.
Ближайший к нему асфальтовый бугорок лопнул, из него выполз кузнечик огромных размеров, наверное, с Волка, если не больше. Да, надо бы позвать Волка, только где его сейчас найдешь?
Волк положил ему морду на колено, Хныщ ничуть не удивился его появлению.
Так и должно быть во сне, хотя ему начинало казаться, что это вовсе не сон.
Но тогда что?
Лопнул еще один бугорок. Из образовавшейся дыры вылез еще один кузнечик, затем они полезли из-под асфальта один за другим, огромные, со странными головами и большими фасеточными глазами. Только вот зубы… Желтоватые и огромных размеров… Больше, чем у Волка, намного больше!
Тот зарычал. Кузнечики молча приближались, окружая кафе, где сидел Хныщ, со всех сторон.
— Сожрут! — сказал он Волку, гладя пса по голове.
Собака напряглась, будто уже приготовилась к прыжку, Хныщ чувствовал, как у нее на загривке дыбом встала шерсть.
Кузнечики понеслись огромными прыжками, но почти у самого кафе они вдруг взмывали в воздух, сотрясая его огромными прозрачными крыльями.
На земле вдруг появилась тень, а потом внезапно стало темнеть — солнце пропало, будто его никогда и не было.
Свет погас, воцарилась тьма.
— Я же тебе говорил, должен быть третий знак! — донесся до Хныща все тот же мужской голос.
Волк заскулил, Хныщ погладил его по голове, но тот скулил все громче и громче, и Хныщ проснулся.
Еще темно, но, судя по всему, скоро наступит рассвет. Хныщ давно уже привык к тому, что время переселилось в него: есть рассвет, есть закат, а часовые стрелки убраны за ненадобностью. Он и так все знает, надо лишь сбросить с себя остатки этого сна, умыться и решить, что делать дальше.
Хотя чего тут решать — надо уходить.
Собрать кое-какие веши, свистнуть Волка и пойти в город.
Завалить вход в пещеру, может, ему еще придется вернуться.
И дело не во сне, просто он давно уже там не был, ближайшие окраины не в счет.
Хныщ встал и вышел из пещеры.
Было холодно, снизу, от реки, полз туман.
Он поежился, представляя, как сейчас спустится к реке, разденется и зайдет в нее. Пусть и на мгновение, но его сразу же обожжет водой, «желтое лето» — одно название, на самом деле давно уже глубокая осень, пусть в этом году она полна солнца и лишена дождей.
Но зато он сразу проснется, стряхнет с себя остатки ночного кошмара, всех этих кузнечиков, зачем-то выбравшихся из-под асфальта, да и радиоголоса из прошлого — вода смоет и их, и тогда Хныщ быстро позавтракает, соберется и покинет холмы.
Он выдержал в воде лишь несколько минут, затем вернулся к пещере, позавтракал вяленым мясом, остатки которого аккуратно завернул в старую тряпку — лучше бы, конечно, в листья, хотя бы лопуха, но где их сейчас взять?
Волк выпросил маленький кусочек мяса, хотя, судя по всему, уже и сам позавтракал пойманной на перекате рыбиной.
Солнце встало, Хныщ собрал вещи: одежда, которая ему понадобится, еще новая, принесенная из последнего набега на окраины, нож, трут и кремни, если повезет, разживется на каком-нибудь складе спичками, но этот склад еще надо найти, а его запасы подошли к концу!
И тут Волк залаял, вскочил и понесся к реке.
Хныщ пошел за ним.
Между деревьев, что сбегали по склону вниз, к самой реке, отчетливо виднелись две голые фигуры. Волк стоял напротив и лаял, будто говоря: «Стоп! Дальше прохода нет!».
— Волк! — закричал Хныщ. — Кто там, Волк? — Потом он быстро начал спускаться, кто знает, что еще взбредет в голову псу, а от этих людей никакой беды ждать не стоит, мальчик, ну, подросток, лет четырнадцати, и женщина со спутанными волосами, у которой вроде бы нет возраста.
Судя по всему, они с той стороны.
Мальчик — точно тот, который тогда заблудился, и Хныщ еще показал ему, где их жилище.
Хорошо еще, не затоптал костер, гостям надо согреться. А потом, когда они расскажут о себе, решим, что делать.
Только вот они ничего не рассказывают. Сели у костра и греются. Хныщ достал мясо — благодарно вцепились, каждый в свой кусок. У женщины ничего не выражающие глаза, будто она не здесь, но вот где — и сама не знает.