— Ну вот тебе последняя новость. Они расстреляли японский зонд. — Который? — «Ронин-шесть». — Но зачем?! Японцы держали над Марсом несколько больших зондов, которые через год должны были стать модулями большой орбитальной станции. Алексеев, человек мирный, действительно не понимал, для чего стрелять по безобидному техническому устройству. Если эти гости смогли построить такой корабль и так его оснастить, то уж просканировать зонд для них не составило бы труда.
— Они, эти сволочи, поступили по-своему благородно, — ответил Корнейчук. — Они торжественно объявили нам войну. У них тоже, наверное, работает принцип «предупрежден — значит, вооружен». А вот теперь веди, показывай, что ты тут понаделал. Алексееву больше всего хотелось сейчас обнять Наташу, да она и ждала объятия с поцелуем. Но он помахал жене рукой и повел Корнейчука к дороге, где уже стоял наготове диковинный агрегат — танк с прицепленным к нему карьерным грузовиком. В кузове грузовика громоздились мешки с песком.
— Мы пускали машину с прицепом. Два раза прицеп тоже уходил, один раз — лопнул трос. Трос, между прочим, двойной был. Что это значит — не знаю, никто не понял. — Стало быть, человек и техника ни разу не остались «там» навсегда? — Ни разу. — Черт… Алексеев все понимал. Куча денег ушла, как вода в песок. Его проект оказался бездарным и нелепым.
— Сейчас ты соберешь всех своих «исчезальщиков» и скажешь им правду, — велел Корнейчук. — Может быть, все дело в том, что они настраиваются на путешествие из пункта А в пункт Б, пусть даже кружным путем, а нужно настроиться на путешествие из пункта А в никуда.
* * *
7 июня 2013 года
Наташа нашла его только потому, что ей подсказал ассистент Кудряшов. Он заметил, куда сбежал Алексеев перед собранием.
Это была вышка, вроде тех, какие ставят охотники. Их понатыкали по всему периметру полигона для визуального наблюдения, укрепили камеры, а показания считывали по беспроводной связи. Одну Алексеев облюбовал для размышлений. И сейчас он забрался на самую верхотуру, сидел на полу по-турецки, прислонившись спиной к столбу, и думал в темноте горькую думу.
Он был плохим руководителем, он берег людей там, где беречь не следовало. Он так привык в своей обсерватории, он совсем не годился командовать в условиях, приближенных к боевым. Деньги истратил, результата не получил. На собрании, которое устроил Корнейчук, наверняка кипели матерные страсти. Ну, опозорился… да еще Наташа все это видела…
Какой дурак женится на молодой и красивой девице, моложе себя на двадцать лет? Хвост распускал, по единому ее намеку машину поменял, возил по европейским столицам… дочка ни в чем отказа не знает…
Подумал было, что вот дочка подрастет — и он все ей объяснит. Вдруг осознал: нет, вряд ли подрастет. Еще недели полторы — и тут такое начнется…
Ощутил сердце. Уже не в первый раз. Придержал его сквозь ребра рукой. Окаменел. Главное было — не двигаться.
— Сашка! Где ты там? — зазвенел из темноты взволнованный голосок. Он не ответил. Только удивленно скосил глаза на свет, но удивляться как раз было нечему — кто бы отпустил Наташу ночью в лес без фонарика?
Она забралась наверх, осветила мужа и тут же опустилась рядом на колени, обняла и пристроила его седеющую голову у себя на груди.
— Все в порядке, они все поняли, они только злятся — почему ты раньше не сказал. Никто не уезжает, все остаются, слышишь? Все! Даже бабушка эта хроменькая! Он не ответил. То, что рассказывала Наташа, было нереально. Алексеев же знал род человеческий. Все эти ребята, и Дима Веревкин, и Андрей, и Севка, и Владик, были избалованы комфортом и бесконфликтным существованием. Им никогда и ничем не приходилось жертвовать — всё, их окружающее, можно было без особого труда приобрести за деньги. А тут речь зашла о единственной жизни — и что же, они дружно сделали два шага вперед и сказали, что готовы умереть? Так не бывает, так не должно быть, не те люди…
До Алексеева дошло наконец, почему он берег ребят, — он им не верил. То есть не верил молодым амбициозным мужчинам. А почему берег дедушку Букина, бабушку Залесскую, чудака Боцмана и тем более Лёню Курчика и так ясно — тут никаких психологических изысков и не требовалось. Хотя фантазер Лёнька был самым из всех удачливым и талантливым. Он-то как раз мог затащить любой груз в пространственный туннель (другого названия так никто и не придумал) и остаться там навеки. Но — ребенок, одиннадцать лет…
Наташа не всегда понимала мужа и наловчилась самой себе объяснять, что это разница в возрасте виновата. Сейчас тоже его молчание казалось очень странным. Она вздохнула — с ним творилось что-то совсем нехорошее, а она была бессильна помочь.
Корнейчук не просто предложил ей навестить мужа — сказал об этом, как о деле решенном. Конечно, у них там свои тайны, лучше вопросов не задавать. Поэтому Наташа просто поцеловала Алексеева в висок, чтобы он понял: она с ним и будет с ним до конца. Остальное не имеет значения.
— Как Маринка? — спросил Алексеев. — У бабушки. Привет тебе передает. Тройку по математике она исправила, послезавтра у нее концерт. Наташа говорила так спокойно, будто не узнала на собрании о космическом агрессоре, который с каждой минутой был все ближе и ближе, висел над головой где-то рядом с тонким полумесяцем.
Вдруг до Алексеева дошло — те ужасы, которыми озадачил Корнейчук всю экспедицию, не дошли ни до ума, ни до сердца женщины, она просто знает, что муж справится с ситуацией, не может он не справиться, потому что у него есть Наташа и Маринка. Тот, кто должен защищать своих, отступать не имеет права — конечно, если он мужчина. А в этом за десять лет совместной жизни Алексеев не дал повода усомниться.
— Пусти-ка, — сказал он. — Что это мы тут сидим? Ты как прилетела, наверное, и не поела толком. — Страшно есть хочу, — призналась жена. — Димка там целую сковородку мяса нажарил, наверное, ребята все уже смолотили. Алексеев, словно на экране, увидел их всех за этой сковородкой — ребят, виноватых лишь в том, что у них открылась совершенно непонятная способность, и потому обреченных первыми принять удар. Наверняка Корнейчук не сказал всей правды, а если сказал — то так, что они не поняли, и потому они жизнерадостно жуют, пьют горячий чай, травят анекдоты и подкалывают деда Букина, чтобы вспомнил первую мировую.
— У нас морозилка забита под завязку, будет тебе мясо, — пообещал Алексеев и первый начал спускаться по узкой лесенке вполоборота, чтобы подать Наташе руку.
* * *
8 июня 2013 года
До последней минуты не знали, кто полезет в танк, а кто — в кузов грузовика.
Это был довольно опасный эксперимент. В ту самую минуту, когда поплывет перед глазами наблюдателей легкая пелена и очертания танка пойдут волнами, идущий за ним, словно на буксире, грузовик должен аккуратно притормозить, удерживая танк дюжиной стальных тросов. Теоретически он вместе с грузом весит раз в восемь больше танка и не должен впустить его в туннель. А что выйдет практически — одному богу ведомо.
Механик-водитель Гена держал четыре шлема и объяснял маленькому Лёнечке, для чего танкисту этот головной убор.
— Тут же нет амортизации, как тряханет! — А чего тряханет? — спорил Лёнечка. — Дорога, как асфальт. — Он на то и танк, чтобы бегать по бездорожью. В общем, без шлема нельзя, и все тут. — А можно, я туда залезу? — Валяй. Он подсадил мальчишку на броню, и Лёнечка остановился, выбирая один из двух открытых люков. Наконец выбрал командирский, скрылся в нем и внутри завопил от восторга.
Подошли Корнейчук и Алексеев. На шее у Корнейчука висели наушники с микрофоном. Все, кто сидел, встали, курящие избавились от сигарет.
— Пойдут Владик, Сева и я, — распорядился Алексеев. — Гена, давай сюда шлем. — Не дури, — одернул его Корнейчук. — Грохнешься там в обморок — что с тобой делать будут? — Не грохнусь, я стимуляторами накачался. И видишь, я весь в датчиках. — Перестань выяснять отношения со своей совестью, — громче, чем следовало бы, приказал Корнейчук. — Пойдут Мартынов, Гончаренко и Бережков. Гена, проинструктируй их живенько… — Нет. Мартынов, Гончаренко и я. Корнейчук вздохнул и очень выразительно вкрутил воображаемый винтик себе в висок. Алексеев взял у Гены шлем. В юности он служил в танковых войсках и даже сразу признал гусеничную реликвию — Т-55. Вспомнив последние полковые стрельбы, он усмехнулся: сейчас внутри куда как просторнее, нет сорока трех распиханных по креплениям снарядов…