По краям толпы произошло движение, кое-кто уже покидал парк, но большинство жителей Оканогган-Лип все еще стояло перед крыльцом, разочарованно глядя на своего мэра. Несомненно, они ожидали от него чего-то другого. И Том, похоже, это почувствовал.
— Мы сделали все, что было в наших силах, — проговорил он в мегафон. — Мы убедили уотессунцев пойти на уступки, на которые, как мне казалось, они не пойдут никогда и ни за что. Мы вынудили их сделать многое, что пошло нам на пользу, но мы исчерпали все свои возможности. Они уже не пойдут нам навстречу. Настала наша очередь подчиниться. Мы больше ничего не можем сделать, поэтому я прошу вас: идите домой. Просто идите домой — вот и все, что от вас требуется. Я сам собираюсь сделать то же…
И, вернув громкоговоритель хозяйке, Том начал медленно спускаться по широкой мраморной лестнице. Уже в самом низу Сьюзен догнала мужа и взяла за руку. Повсюду вокруг них раздавались разочарованные вздохи и бессильные ругательства, но толпа все же начинала редеть. Кое-кто из агитаторов, приехавших из Мэдисона, еще пытался добиться своего и сформировать колонну демонстрантов, но все их усилия пропали втуне — момент был упущен, владевшее людьми возмущение улеглось, уступив место разочарованию и равнодушию. Не глядя друг на друга и почти не разговаривая, жители Оканогган-Лип расходились по домам.
Сьюзен и Том все так же медленно шли по главной аллее парка. Они были уже недалеко от второго выхода, когда Сьюзен шепотом напомнила мужу, что их машина осталась на стоянке у мэрии.
— Я помню, — грустно ответил Том. — Я схожу за ней потом.
Сьюзен кивнула. Она догадалась, о чем он думает: один вид мэра и его жены, медленно шагающих по направлению к дому, имел глубоко символическое значение.
Оборачиваться нельзя, сказала она себе. Если она обернется, кому-то покажется, будто она колеблется или о чем-то жалеет. Но обернуться все равно хотелось, и Сьюзен крепко стиснула зубы, чтобы не уподобиться Лотовой жене. Только у выхода из парка она позволила себе один быстрый взгляд через плечо. Парк был почти пуст, если не считать крошечной группы самых фанатичных горожан, которые жиденькой цепочкой маршировали к шоссе, надеясь остановить грузовики. На крыльце мэрии стоял только капитан Гротон. Не обращая внимания на немногочисленных оставшихся демонстрантов, он смотрел ей вслед. Уотессунец выглядел таким одиноким, что Сьюзен захлестнула волна сочувствия и жалости. Пытаясь бросить на него еще один взгляд, она споткнулась и едва не упала.
— Что с тобой? — участливо спросил Том, поддерживая жену под локоть.
— Ничего, — ответила она. — Все в порядке.
К вечеру второго дня в Оканогган-Лип не осталось ни одного жителя.
В Ред-Блаффе эвакуация прошла совсем не так спокойно. Уотессунская армия столкнулась с организованным сопротивлением и до сих пор вела бои буквально за каждый дом. В Уокере солдаты сгоняли протестующих людей в специальные лагеря, обнесенные колючей проволокой. Очень скоро лагеря оказались переполнены. Вспыхнул мятеж, для подавления которого уотессунцы вынуждены были прибегнуть к силе. Жертв среди населения оказалось неоправданно много, и число убитых и раненых продолжало расти. Лишь в Оканогган-Лип все закончилось относительно мирно, но это обстоятельство никого особенно не радовало.
Мебельный фургон только что отъехал. Том и Ник отправились следом в загруженном под завязку семейном пикапе, и только Сьюзен осталась, чтобы в последний раз обойти опустевший дом и проверить, не забыли ли они что-нибудь важное. Она как раз собиралась подняться на второй этаж, когда зазвонил мобильный телефон. Решив, что это Том, Сьюзен ответила, даже не взглянув на определитель.
— Сьюзен?…
Это был Гротон. Сьюзен не думала, что еще когда-либо услышит его голос. Все решения были приняты, история подошла к концу, так чего же еще? Уотессунцы победили. Оканогган-Лип пал, сдался врагу.
— Не могли бы вы уделить мне пять минут вашего времени?
Сьюзен собиралась сказать «нет», но в груди ее что-то шевельнулось, и она поняла, что связь между ними все еще существует.
— Только не здесь, не у меня дома, — ответила она.
— Где же?
— На Главной улице.
Бен был на заднем дворе, где он прощался с единственным домом, который знал в своей короткой жизни. Выглянув из кухонной двери, Сьюзен крикнула сыну, что ей ненадолго нужно в город и что минут через десять она вернется.
Наступил вечер, и на Главной улице автоматически включились фонари. Их холодный, голубоватый свет придавал покинутому городу печальный, нежилой вид. Пустые витрины магазинов зияли, словно разинутые в беззвучном крике рты. Кое-где за стеклами виднелись таблички с надписью «Закрыто навсегда». Единственными живыми существами, которых Сьюзен видела из окна своего автомобиля, были ворона, рывшаяся в груде мусора, да капитан Гротон, ставший теперь полновластным хозяином призрачного города.
Они долго шли молча по знакомой улице. Миновав аптеку Майе-ра, где Сьюзен когда-то купила ему журнал с образцами одежды (теперь аптека тоже была темной и пустой), они остановились перед домом с высокой верандой, откуда вместе наблюдали за парадом по случаю Дня независимости. Медленно подняв руку, капитан Гротон коснулся теплой кирпичной стены.
— Я никогда не забуду людей, — сказал он, первым нарушив затянувшееся молчание. — Быть может, я ошибаюсь, но под конец начал чувствовать себя почти одним из вас. Иногда мне казалось, что если бы у меня было чуть больше времени, я мог бы быть счастлив здесь…
— Но это не помешало вам разрушить то, что нам дорого, — заметила Сьюзен.
— Нет, не помешало. Так уж сложилось, что я уничтожаю все, к чему прикасаюсь.
Если бы в его голосе прозвучал хотя бы намек на жалость к себе, Сьюзен, наверное, не на шутку бы рассердилась, но капитан просто констатировал факт.
— И куда вы отправитесь теперь? — спросила она.
Капитан заколебался.
— Сначала мне необходимо уладить кое-какие вопросы, возникшие в связи с моим пребыванием здесь.
Позади них хлопнула дверца машины, и капитан Гротон с беспокойством обернулся. Проследив за его взглядом, Сьюзен увидела остановившийся у тротуара армейский вездеход и широкую, приземистую фигуру уотессунца в черном мундире. Он стоял, скрестив на груди короткие обрубки рук, и смотрел в их сторону.
— Ваш водитель, кажется, начинает терять терпение…
— Это не водитель. Это мой конвоир. Я арестован.
Эти слова потрясли Сьюзен.
— Вас арестовали? За что?!
Гротон небрежно взмахнул рукой.
— Моему начальству не понравилось, как я исполнил это задание.
Сьюзен как-то сразу поняла, что он имеет в виду. Дело было вовсе не в том, что в Оканогган-Лип уотессунцам не пришлось прибегать к силовым методам.
— Вы хотите сказать… из-за этого? — Она жестом показала на его человеческое тело.
— Да. — Гротон кивнул. — Командование оккупационных сил крайне неодобрительно относится к подобным вещам. Мое дело будет рассматривать военный трибунал.
Должно быть, поняла Сьюзен, именно это он и хотел ей сообщить, когда просил о встрече.
— Но ведь вы добились успеха! — возразила она.
Гротон иронически улыбнулся.
— Это с какой стороны посмотреть. Впрочем, дело не в результате, а в методе… Мои командиры считают — под угрозой оказался один из самых важных принципов, на которых зиждется все существование нашей цивилизации. Мы не можем, не должны превращаться в тех, кого покорили. Наша история знает слишком много подобных случаев.
— У нас это тоже бывает. Не совсем так, как у вас, но бывает, — сказала Сьюзен. — Боюсь, ваше командование замахнулось на универсальный закон, с которым приходится иметь дело всем завоевателям.
— Как бы там ни было, они заглянули в будущее и увидели там уотессунских детей, играющих на школьных площадках таких городков, как ваш Оканогган-Лип. И эти дети были неотличимы от человеческих.
Сьюзен прищурилась. Она тоже представила себе эту картину.
— Разве это так плохо? — спросила она.
— Мне кажется, нет.
— Мне тоже так кажется.