— В том-то и дело, что короткая, — отозвался генерал. — И так уже ничего нельзя, а тут еще и не курить, совсем скучно станет. Тебе что ли тоже дать?
Поджарый поколебался немного, потом насупился, буркнул, что у него-де свои есть, и тоже закурил.
Некоторое время мужчины молчали, потом поджарый сказал:
— Значит, это все, что от него осталось? Немного, однако.
Генерал промолчал, мол, да, действительно немного, да что поделаешь, от нас и столько не останется, а тут немного — зато навеки. Потом аккуратно потушил сигарету и сказал:
— А ты, я вижу, все рулишь? Ну и как рулится, а, Старьевщик?
Поджарый на «старьевщика» не обиделся, но на всякий случай одернул генерала:
— Ты все-таки полегче, какой я тебе старьевщик.
— Так я же не при подчиненных, — дурашливо протянул генерал. — А ты не при исполнении. Кроме того, я в отставке, мне можно.
— Я всегда при исполнении, — заметил поджарый. Потом улыбнулся так, что стало видно — он еще вовсе не стар, и мечтательно добавил: — А хорошо бы торгануть у чужаков десяток старых транспортников, подлатать, подкрасить да загнать нашим заклятым друзьям, вот был бы бизнес!
— Так я и говорю, старьевщик, он и в чинах старьевщик, — довольно засмеялся генерал.
— Не получилось у нас любви с чужаками, — уже серьезно сказал поджарый. — Точнее, что-то получилось, только вот мы ожидали другого. Может быть, если бы Сергеич тогда не наколбасил, мы сейчас к звездам запросто бы летали. Скажи, вот зачем он тогда посадочный модуль отстрелил и этого… противника своего раздолбал? Ведь сказано же было, «ритуальная агрессия», а он на полном серьезе. И сам погиб, и отношения с чужаками испортил. А ведь так хорошо все складывалось!
Поджарый выбросил сигарету. Красный огонек, словно маленькая ракета, взлетел в темное небо и упал в траву.
— Так уж и хорошо? — сощурился генерал. — Ты окурок-то подбери, здесь тебе не Москва, прислуги за тобой убирать нет.
Старьевщик смутился, нашел в траве окурок, затушил его о сигаретную пачку, повертел в руках, не зная, куда деть, потом сунул вместе с пачкой в карман.
— Я в Москве не курю, — сказал он. — И вообще не курю. Я, в отличие от тебя, не в отставке, мне здоровье беречь надо.
— А чем тебе сейчас нехорошо? — продолжал генерал. — В космос мы теперь и так летаем. Недалеко, правда, в пределах системы — зато на своих кораблях. С энергетикой вроде бы проблемы помаленьку решаем, тоже, между прочим, сами. С небольшой помощью чужаков, но в основном — сами. Чужаки нас, как ты знаешь, уважают, за равных держат, вот и не лезут со своей помощью. И все это благодаря полковнику. Ты, кстати, ему генерала так и не дал. Помнишь, обещал?
— Кто я такой, чтобы давать ему генерала? — буркнул поджарый. — Его никто в целом мире повысить в звании не может. Полковник, и полковник. А с пришельцами все-таки что-то не так получилось. Торговая фактория в точке либрации да космическая академия на Марсе, только и всего. А сколько было ожиданий! Да еще этот тест «на полковника»!
— Ну и как ты его прошел? — заинтересовался генерал.
— Как видишь, стою здесь с тобой, а не рассекаю Вселенную из конца в конец, — Глава поджал губы. — Его до конца вообще мало кто проходит. То есть проходят, но не совсем, в самом конце дадут очередь по каравану — и сразу в спускаемый аппарат, спасаться. Вот и я… не полностью. Но некоторые все-таки проходят, только вот где они теперь — никто не знает. Говорят, летают.
— Летают, — подтвердил генерал. — Они сюда частенько заглядывают, правда, ненадолго.
— Зачем? — удивился Глава. — На памятник посмотреть?
— И за этим тоже, а еще за котами.
— Как это, за котами? — еще больше удивился Старьевщик. — На кой черт им коты, их же везде навалом! Нехорошо шутить над начальством, Петрович, даже если ты в отставке.
— Здесь коты особенные, — засмеялся генерал. — И не шучу я вовсе. Они все свой род ведут от полковничьего Камрада, так что таких котов еще поискать! В общем, прилетит какой-нибудь звездник, придет вот на эту полянку и ждет, пока его кот выберет. Некоторые так и улетают ни с чем, а кому-то везет. Вон смотри, идет, похоже, к нам направляется.
Из кустов на поляну выбрался тощий полосатый котенок, прошел по стерне, потом сел, покрутил большой ушастой головой и сощурился на кусок Вселенной, висящий над поляной. Уже стемнело, и оплавленный обломок, вечно отражающий чужое солнце, освещал опушку леса рассеянным нездешним светом. Котенок потряс ушами, потом решительно направился к поджарому, деликатно потерся головой о его штанину и сел.
— Вот видишь, тебя выбрали, — серьезно сказал генерал. — Гордись, Старьевщик.
— Как его зовут-то, — растерянно спросил Глава.
— Камрад, как же еще, — ответил генерал. — Здесь всех котов зовут Камрадами.
Они постояли еще немного. Уже совсем стемнело, в недалекой деревне зажглись огни, вкрадчиво шлепали по воде весла, потом в каком-то доме громко заиграла музыка и напрочь съела деревенские звуки.
— Ну, бывай, заместитель, — поджарый обнял старого генерала, — будешь в Москве — звони. Пошли, что ли, Камрад.
— Как же, дозвонишься тебе, — буркнул генерал. — Уж лучше вы к нам. Лети уж, спасибо, что навестил… Рули дальше, раз получается, только не забывай, что, как говорил Сергеич — небес на халяву не бывает.
И не спеша зашагал в сторону деревни.
Кот побежал впереди Главы к флаеру, стоящему поодаль, нетерпеливо царапнул запертую дверцу, мяукнул, поторапливая хозяина, ловко запрыгнул в кабину и улегся на свободном кресле.
— Ну, пора, Камрад, — сказал Глава, и кот с ним согласился.
Флаер беззвучно оторвался от поляны и стремительно заскользил в сторону столицы.
Дэвид Моулз
Финистерра
Бьянка Назарио стоит на краю мира.
У нее над головой синий небесный свод, такой же, как летнее небо ее детства, отражавшееся в водах la caldera [8];только там его ограничивали горы, а здесь, на Небе, настоящего горизонта нет, есть лишь линия белого облака, которая постепенно переходит в серый туман, и стоит Бьянке посмотреть вниз, как он стремительно сгущается, пока небо внизу не становится темным и непроницаемым. Она вспоминает, что Дин говорила ей о том, как Небо может ее убить. С достаточно большим парашютом, представляет себе Бьянка, она будет падать в течение часов, скользя сквозь слои облаков, прежде чем найдет свой конец в челюстях одного из чудовищных обитателей глубокого воздуха.
Если все пойдет не так, Бьянка не может представить себе лучшего способа умереть.
Бьянка проходит несколько сотен метров вдоль основания одного из брюшных плавников Энкантадо, останавливаясь, когда сухая рыжая пыль у нее под ногами уступает место покрытой шрамами серой плоти. Она в последний раз оглядывается по сторонам: на пелену дыма, скрывающего покрытый деревьями выступ спинного плавника заратана, на сам плавник, где она стоит, уходящий вниз по кривой к своему изящному кончику в километрах от нее. Потом она завязывает шарф вокруг лодыжек, прячущихся под длинной юбкой, и надевает упряжь парашюта, все еще теплую, только что вышедшую из генераторов бунгало. Когда упряжь затягивается на ее теле, она делает глубокий вдох, наполняя легкие. Ветер из горящего лагеря, пропитанный ароматами древесного дыма и сосновой смолы, перебивает запах крови, плывущий со стороны бойни.
«Дева Мария, — молится она, — будь моей свидетельницей: это не самоубийство».
Это молитва о чуде.
Бьянка наклоняется вперед.
Она падает.