Велосипеды стояли, прислонившись к крыльцу, валялись разбросанные по двору игрушки. Лестницы, деревянные ступеньки которых были прибиты гвоздями прямо к коре, вели наверх, к ветхим платформам и домикам среди ветвей, их брезентовые клапаны на входе ветер раздувал, словно паруса пиратских кораблей. Все пронизывал теплый, рассеянный свет декоративных фонариков, уличных фонарей и окон домов.
Люди собирались на тротуарах, на вымощенных плитами тропинках, вдоль обочин, они болтали и смеялись, засунув руки в карманы курток, чтобы согреться. Некоторые кивали Конлину, другие улыбались, а кто-то не обращал на него внимания. Пожилые пары сидели в шезлонгах, накрывшись одним пледом. Висящие на верандах качели поскрипывали и раскачивались. Парок поднимался из кружек с горячим сидром, от его терпко-сладкого аромата у корня языка Конлина начала выделяться слюна. Две девочки-подростка пробежали мимо по опавшим, шуршащим листьям, кусая белыми зубами яблоки в карамели. Конлин беззастенчиво уставился им вслед, на джинсы, обтягивающие выпуклости их тел.
Здесь большинство фонарей из тыквы были настоящими произведениями искусства, их вырезали старательно, с любовью. Казалось, их лица гримасничают от пляшущего внутри огня, глаза следят за Конлином, щеки прыгают, а ноздри раздуваются.
Полицейская патрульная машина проехала вдоль улицы, бесшумно и медленно, мигая поочередно красными и синими огоньками. Конлин дерзко встретился глазами с сидящим за рулем полицейским, тот помахал ему рукой. «Привет. Удачного вечера, приятель».
Затем, с топотом, похожим на стук копыт приближающегося табуна, толпа детей в маскарадных костюмах стремительно вылетела на улицу. Недавно Конлин гадал, устраивают ли в этом городе на Хэллоуин обряд «кошелек или жизнь». Очевидно, да. Только он еще никогда не видел такого обряда. Здесь дети не только подходили к дверям дома, но и шныряли в толпе, как банда с большой дороги, как сорок разбойников, как викинги. И жители городка были к этому готовы. Они одаривали шалунов конфетами из пакетов, из рюкзаков, из багажников машин. Ухмыляясь, Конлин поднял вверх ладони жестом, говорящим: «у меня ничего нет», и волна ведьм, пришельцев и серийных убийц стала обтекать его с боков. Конлину показалось, что иногда во взглядах из прорезей масок мелькало сомнение, «грабители» оценивали его и убегали прочь. Невозможно обмануть детей, умных детей. Они знают, кого нужно бояться. Они чувствуют, когда «что-то страшное идет».
Шесть двадцать четыре. Конлин вгляделся в наручные часы. Неужели он действительно пробыл здесь так долго? Он прошел весь маршрут Парада против часовой стрелки и побродил по боковым переулкам, прислушиваясь к взрывам смеха, взволнованным крикам, звону дверных колокольчиков, хрусту сухих листьев под ногами. Он издали наблюдал за фосфоресцирующими жезлами и лучами фонариков в руках детей, за очертаниями их голов в остроконечных шлемах с антеннами, когда они собирались под уличными фонарями, чтобы похвастаться добычей и спланировать следующие атаки. Его приводило в восторг то, как их тени вырастают до громадных размеров на изнанке листвы, когда перед ними открывают двери.
Родителей не было. Вот в чем штука. Конлин никогда не видел, чтобы в «кошелек или жизнь» играли без родителей: обычно те стояли в сторонке и внимательно следили, не появятся ли настоящие ужасы Хэллоуина. Может быть, здесь это не нужно, потому что весь город все равно высыпал на улицы и стал всеобщей армией хранителей… или за этим стоит нечто большее?
Костяной человек обо всем заботится.
Правильно. Так и должно быть, восторженно подумал Конлин, свернул за угол Хаулет-стрит и направился к Совету ветеранов. Костяной человек заботится о своих. «Никто не хочет наступить Костяному человеку на мозоль», — именно так сказал Билли.
Людей становилось все больше, они подходили со складными стульями, одеялами и термосами. У некоторых зрителей были фотоаппараты, они готовились сделать новые снимки Костяного человека, которые заполнят их альбомы, их архивы для гостей, чтобы те удивлялись или смеялись над ними в близком и далеком будущем. Страницу за страницей заполнят эти снимки, подобно падающим осенним листьям. Вера и неверие. Для некоторых тайна остается тайной. Имея глаза, они не видят; имея уши — не слышат.
Конлин видел, и он слышал. Чем бы ни был этот Костяной человек, — а он намерен был это выяснить уже скоро, — эта ночь всегда принадлежала Джеку Конлину, призраку тьмы, идущему по краю земли. Он снова нашел ее после слишком долгого отсутствия. «Пес возвращается на блевотину свою», — сказано в Библии. Все внутри Конлина дрожало от шелеста мертвых листьев.
Не доходя половины квартала до Совета ветеранов, он уже оказался среди участников Парада в маскарадных костюмах, которые толпились, поправляли друг другу крылья, или плащи, или головные уборы, получали номера для конкурса, разговаривали приглушенными голосами из-под масок. Как и на фотографиях, костюмы, в основном, были хорошими, некоторые просто на удивление хорошими. Современные киногерои вперемешку со старыми, традиционными, и с оригинально придуманными, и с совершенно причудливыми. Там были вампиры с выбеленными мукой лицами и красными губами; мумия, закутанная с головы до пят в туалетную бумагу, и штук сто колдуний всевозможных размеров. Там был волк-оборотень, который больше напоминал собаку. Плавно скользили клоуны и феи. Женщина в резиновой маске старухи повисла на локте полицейского в старомодном мундире. Конлин задумался над тем, должно ли что-то означать их совместное появление. Он встретил горбуна, пирата, самурая, джентльмена, который ловко ковылял на трех ногах, высокое существо с горящими красным светом глазами и крыльями гигантской моли. Дважды заметил в толпе прыгающего ребенка, загримированного под уродливого карлика. Или, может, уродливого карлика, лишь слегка загримированного.
Стоянка была заполнена затейливо украшенными платформами, их тягачи рокотали и выпускали клубы дыма. На одном фургоне с платформой без бортов возвышался средневековый замок; на другом — развалины целого дворца, с торчащими вверх башенками, с летучими мышами, подпрыгивающими на эластичных шнурках, с волшебным светом, просачивающимся сквозь ставни. Еще один тягач тащил макет кладбища, где безумный ученый и человек-зверь обкладывали надгробья сухим льдом.
Конлин бродил по стоянке, и казалось, никто не обращал на него внимания. Там были и другие люди без костюмов — родственники и друзья участникоб Парада, помогающие им, как техники автогонщикам на пит-стопе. Там же находились служащие, поглядывающие на часы, возможно, следящие за соблюдением правил безопасности. «Запрещено поджигать тряпки, включать бензопилы». Конлин время от времени прижимал левую руку к туловищу, чтобы убедиться, что его верный австрийский друг скрыт от посторонних глаз. Там были и другие туристы, вытягивающие шеи и слишком громко разговаривающие, словно то, что они проделали такой дальний путь, давало им особые права.
— Иде он? — проблеяла женщина на диалекте Новой Англии. — Иде Костяной человек?
— Он любит появляться эффектно, — весело крикнул один из служащих, пробегая мимо. — С самого начала его может и не быть, но он никогда не пропускает Парад! — Конлин был совершенно уверен, что это тот же полный седовласый бизнесмен, которого он видел выходящим из «Кухни Стейси».
Конлин добрался до дальнего угла парковки, вдали от света, от ярких фар полицейского автомобиля, которому предстояло возглавить действо и повести его под ветвям деревьев, под звездами октября. Обернулся и прислонился спиной к стволу дерева. Всегда на краю толпы, в темных углах — это Конлин. Когда он был ребенком, в такую ночь он обычно старался держаться позади всех, невидимкой, и редко подходил к дверям за конфетами.
Он любил наблюдать за другими детьми, смотреть, как они играют, как вместе бегают, останавливаются и уносятся в другую сторону. Конлин никогда не был по-настоящему одним из них, но постоянно изучал их и мог действовать среди них, когда ему было нужно. Он знал, что они собираются делать, о чем они думают. Он всегда чувствовал испуганных, слабых. Больных.