сообщил: — И михрютка этот каменный тоже утонул.
— Не реви, — сказал Кторов. — Прикажи греку, чтобы поворачивал к берегу.
— Та як я ему прикажу? — сквозь слезы спросил юноша. — Дядько здоровый, разве он меня послушает?
— Послушает, — Кторов попробовал улыбнуться, только улыбка, он чувствовал это, вышла страдальческой. — У тебя же наган, Ося!
Вооруженного человека всегда понимают быстрее, чем человека без ружья. Скажи ему, чтобы правил к берегу.
— Будет сделано, товарищ Кторов! — Остап Котик поднялся с колен.
— Погоди, — удержал его Антон. — Дудочка цела?
— А як же, при мне она, — доложил юноша.
— Вот и хорошо. Отдашь ее Павлу Борисовичу. Скажешь ему, что это и есть тот самый предмет, который надо вернуть Мохову. Скажи, что он обещал. И еще… скажи, чтобы про заклинание молчал. Бумаги пусть отправляет, а вот про заклинание не надо… И так крови много. Если так щедро ее лить, никакого человечества не хватит… А дудочку обязательно… Ты понял меня?
— Понял я, понял, — лицо Котика снова стало страдальческим, и губы задрожали. — Вы бы держались, товарищ Кторов. А то ведь как я Павлу Борисычу доложу?
Но Кторов уже не слышал его. Опрокинувшись на спину, он смотрел на звезды, вдруг высыпавшие над морем. Ветер куда-то угнал облака, и яркие звезды щедро усеяли черноту небес, словно торопились показать уходящему человеку свет. И в последние минуты своей жизни авантюрист и разведчик Антон Георгиевич Кторов думал о том, почему звезд не видно днем, ведь это так здорово — видеть их свет. Последней ему пришла в голову мысль о том, что все происходит правильно: звезды во тьме — это символы света. Но если бы они стали видны днем, то смотрелись бы черными точками, а разве нужны человеку символы вечной тьмы?
Глава девятая
Бокий размышлял.
Он нервно ходил по квартире, заложив руки за спину. Произошедшее в Лукоморске ему не нравилось, вернее, не нравилось ему, как все это изложил чекист, прибывший оттуда во исполнение посмертного распоряжения Кторова. Получалось, что никаких бумаг о материалах, необходимых для изготовления Голема, не сохранилось, единственный экземпляр затонул при нападении банды местного атамана, и даже секрет оживления этого странного существа канул в небытие со смертью Кторова.
Бокий искренне сожалел, что все получилось именно так, но еще больше он жалел о потере Антона Кторова. В разведке всегда не хватает толковых умных людей, и найти замену Кторову было сложно, очень сложно. Он вспомнил приехавшего чекиста и на секунду задумался, не попробовать ли в деле его, но тут же отказался от этой мысли — простоват был лукоморский чекист, такому за бандитами гоняться да белобандитов в чистом поле рубить.
А дел много: надо работать с Александром Романовичем Беляевым, имелась у Бокия информация об интересных контактах этого человека с тайными изобретателями и адептами древних знаний. Надо было — кровь из носу! — организовать командировку Барченко на Кольский полуостров для проверки информации о наличии там древних городов проариев, обладавших теперь, быть может, навсегда утраченными знаниями о природе. И «меречение» представлялось Глебу крайне любопытным явлением, которое обязательно надо было тщательно изучить. Да и сообщения поступали последнее время любопытные, на проверку их уже были нацелены Староверов, Тоцкий и Лебедев.
Дел много, вот времени…
В этот раз Бокий долго медитировал, загадав мысль, которой всегда сторонился. Сегодня он спросил себя, а доживет ли сам до победы мировой революции. Напрашивался явный ответ, но сегодня Глеб Бокий решился его проверить. Закончив медитировать, он открыл глаза и посмотрел на сосуд. Нехорошие предчувствия его не обманули. Большой фаллос подлез под указательный, и торчал оттуда бледной дулей. Дряблые фаллосы зловещей пятерни собрались в неуклюжий, но оттого не менее издевательский кукиш.
— Павел Гнатюк сидел в трактире на Хитровом рынке.
Вокруг крутился самый разнообразный люд подозрительного и странного вида, но Павел старался не проявлять любопытства. Место было такое, что за лишний косой взгляд любого могли, не задумываясь, поставить на перо. Доклад Бокию он сделал. Тощий чекист с худощавым лицом и глубоко запавшими глазами не произвел на него особого впечатления. Чересчур серьезен. Человек должен иногда улыбаться, а этот Бокий, наверное, уже забыл, когда улыбался в последний раз. Но Павел его понимал: на серьезном месте сидит человек, порой с чертовщиной дело имеет. На таком месте сидеть трудно, а усидеть еще труднее.
Он закончил есть, вытер и перекрестил рот. Не потому, что верил, просто от привычек, приобретенных в детстве, избавиться трудно.
Отодвинул тарелки, посмотрел на половых и выбрал самого нахального, самого жуликоватого на вид. Поманил его к себе:
— Чего изволите? — склонился тот.
— Татарина позови, — сказал Гнатюк. — Скажи, дело у меня есть к самому.
— Не понимаю, — отозвался половой.
— И не надо, сударь, не надо, — сказал Гнатюк. — Есть такие вещи, что понимать их просто опасно. Скажи татарину, что я жду.
— А как изволите отрекомендовать вас?
— Скажешь, человек пришел, долг Никите Африкановичу отдать.
Он знает.
За ним пришли.
Долго вели по узким вонючим коридорам, заваленным какой-то рухлядью.
— Входи, мил человек, — сказал провожатый.
За столом небольшой комнаты сидел крепкий кряжистый старик, одетый в дорогой халат.
Старик с интересом разглядывал чекиста.
— Откуда? Кто? — требовательно спросил старик. — Память у меня хорошая, уважаемый, в должниках у меня вы не ходите.
— Не хожу, — согласился Павел.
Скосив глаза, он увидел за своей спиной мускулистого человека с тщательно выбритой головой. Человек был раздет до пояса, и в руках держал тонкую черную удавку, всю в маленьких узелках. В уголках рта этого странного и опасного человека белела пена.
Павел достал из кармана сверток и протянул хозяину.
— Долг, — просто объяснил он.
Никита Африканович развернул тряпицу, увидел дудочку и тут же торопливо завернул ее обратно. Встал, уже с нескрываемым интересом разглядывая Гнатюка.
— Ах, Тоша, Тоша, — сказал он. — Значит, погиб? Ведь это он вас просил передать? — Никита Африканович взглядом показал на тряпицу.
— Точно так, — коротко сказал Павел. — Больше у меня к вам дел нет. С вашего позволения, я откланяюсь, Никита Африканович?
Старик постоял у стола.
— Премного вам благодарен за то, что выполнили поручение моего друга, — сказал он. — Не смею вас больше задерживать. Большую услугу вы мне этим оказали, Павел Борисович, — добавил старик. — Очень большую. Я у вас в долгу. Обращайтесь, если станет трудно или просто что-то понадобится.
— Непременно, — кивнул Гнатюк. — Непременно обращусь.
В сопровождении татарина, бывшего телохранителем хозяина Хитрова рынка, он вновь прошел узкими коридорами, спотыкаясь о сломанные стулья, поваленные тумбочки, кипы дореволюционных газет, неведомо как оказавшихся в разбойном логове. Выйдя на улицу, он с наслаждением вдохнул свежий сладкий воздух.
Татарин хлопнул его по плечу.
Павел оглянулся.
— Жаль, — сказал татарин. — Хороший был человек. Большой человек. Мой все хорошо видит. Ты тоже большой человек. Только делаешь вид, что маленький.
— Кот Баюн Полосатович сидел в одиночестве, ерзал задом по табурету, готовясь к работе. Настроив себя соответствующим образом, кот Баюн поднялся на задние лапы, потянулся к чернильнице, обмакнул в нее особым образом заточенный коготь, высунул розовый язык и, щурясь, вывел на чистом листе: «С известным красным разведчиком Антоном Кторовым судьба свела меня в то время, когда все в стране стало постепенно налаживаться. Он приехал в Лукоморск на поиски Голема, еще не подозревая, что судьба уготовила ему иное будущее. Я отдал много времени, чтобы пробудить в этом молодом человеке природную наблюдательность и внимание к деталям. Иногда мы с ним обсуждали произведения Конан Дойля, и я радовался, отмечая, как растет над собой этот еще неопытный чекист, который, по моим наблюдениям, мог стать в один ряд с Лоуренсом Аравийским. Увы, иная судьба выпала ему…»