В конце концов лампочки освещения трюма все-таки включились. По крайней мере некоторые, но это существенно облегчило мою задачу. Довольно скоро я понял, что сама установка не повреждена, зато от постоянного включения и выключения разладился запускающий контур. Согнув подобающим образом кусок провода, я замкнул контакты вручную, и насосы тотчас включились. Слышать их в вакууме я, разумеется, не мог, зато ощущал вибрацию, передающуюся по металлоконструкциям у меня под ногами.
Шли дни, тянулись недели. Вскоре Сорок Девятый посадил меня на жесткую диету, пытаясь растянуть на возможно больший срок запас продовольствия. Мой дневной рацион состоял теперь из одного гамбургера с соевой котлетой и стакана восстановленного фруктового сока. Правда, воды я мог пить сколько влезет, однако она с каждым днем все сильнее отдавала мочой. Неудивительно, что я терял силы и становился все раздражительнее. Сорок Девятый прилагал все усилия, чтобы меня подбодрить. По утрам, едва заметив, что я проснулся, он принимался цитировать Черчилля: «Мы будем защищать наш остров, чего бы это ни стоило, мы будем сражаться на берегу, мы будем сражаться на посадочных площадках, мы будем сражаться в полях и на улицах, мы будем сражаться в горах, мы никогда не сдадимся…»
Ну-ну…
Кроме того, при каждом удобном и неудобном случае Сорок Девятый включал симфонии Бетховена. Вероятно, кого-то они действительно способны вдохновить, но только не меня.
Он даже позволил мне выиграть у себя в шахматы. То есть почти позволил… До победы мне оставалось два или три хода, но тут Сорок Девятый поставил мне мат, и на этом игра закончилась.
С самого начала я твердо знал, что не протяну и ближайшие восемь недель, не говоря уже о восьми месяцах, необходимых, чтобы подойти к Церере достаточно близко. К тому же я был уверен: это ничего не даст.
— Никто нас спасать не будет… — пробормотал я, обращаясь больше к себе, чем к Сорок Девятому. — Никому мы не нужны.
— Не отчаивайтесь, сэр, — тотчас вмешался компьютер. — Наш аварийный маяк все еще передает сигнал бедствия на всех частотах.
— Ну и что?.. — Я пожал плечами. — Я же не сказал, что нас не услышат. Я сказал: никто не будет нас спасать.
— И все равно, сэр, пока человек жив, жива надежда. «Всем оставаться на борту!!!», «Я даже еще не начал сражаться…», «Отступать? Какого черта, ведь мы только начали!», [10]«Когда в раздоре с миром и судьбой…» [11]
— ЗАТКНИСЬ! — заорал я. — Просто заткнись и оставь меня в покое. Ни слова больше! Я не желаю с тобой разговаривать, понятно?!
Сорок Девятый обиженно замолчал.
Я продержался недели полторы, не больше. Точно, впрочем, сказать не могу. Часы и дни были до того похожи один на другой, что я перестал ощущать течение времени. Дрейф продолжался, и я перестал бриться и принимать душ. Довольно скоро я сделался похож на грязного, заросшего бородой бродягу, какого не в каждую ночлежку пустят. Собственное отражение, которое я изредка замечал в панорамном экране ходового мостика, каждый раз вызывало у меня острый приступ отвращения.
В конце концов я не выдержал.
— Эй, Сорок Девятый! — позвал я. — Скажи что-нибудь.
Голос мой звучал хрипло, а в горле было сухо, как на Марсе.
Компьютер молчал.
— Что-нибудь!.. — повторил я почти с мольбой.
И снова никакого ответа. «Обиделся, — подумал я. — На меня обиделся!»
— О'кей, — покорно вздохнул я. — Отменяю запрет на молчание. Поговори со мной, пожалуйста!
— Критическое положение с электроснабжением, сэр. Солнечные батареи сильно пострадали от ударов микрометеоритов. Вышли из строя три из шести ремонтных роботов.
— Понятно. — Я снова вздохнул. В данном случае я не мог ничего предпринять. — Что еще?..
— Запасы продовольствия подходят к концу. При нынешних темпах потребления продуктов хватит на четыре дня.
— Ладно, учту. — С этим я тоже ничего не мог поделать, разве только еще больше урезать собственный и без того мизерный рацион.
— Не хотите ли сыграть партию в шахматы, сэр?
Я едва не расхохотался.
— Конечно! Черт побери, почему бы нет?! — Никаких других занятий у меня все равно не было.
Сорок Девятый снова выиграл. На этот раз мне оставался всего один ход до победы, когда неожиданным маневром слона он поставил мне очередной мат. Я, впрочем, нисколько не огорчился. На это у меня просто не хватило сил, зато пока мы играли, у меня появилась идея, которая показалась мне довольно соблазнительной.
— Сорок Девятый, — позвал я. — Открой шлюз. Обе дверцы.
— Но, сэр, — возразил Сорок Девятый после довольно продолжительной паузы, — открытие сразу обеих створок выходного шлюза приведет к тому, что из жилых помещений капсулы улетучится весь воздух.
— Именно этого я и добиваюсь, — подтвердил я почти весело.
— Без воздуха вы задохнетесь, сэр. Впрочем, взрывная декомпрессия убьет вас раньше.
— Я не возражаю.
— Но вы умрете, сэр!
— В конце концов это все равно случится, разве не так? И по-моему, лучше раньше, чем позже, так что давай открывай шлюз.
На этот раз Сорок Девятый молчал очень долго — секунд десять или, может быть, пятнадцать. Должно быть, пытался преодолеть программные запреты.
— Я не могу позволить вам убить себя, — проговорил наконец Сорок Девятый.
Чего-то подобного я ожидал. Такова была заложенная в него программа. Но я знал, как ее обойти.
— Аварийный режим работы, полная отмена стандартных установок. Открыть люки! — прорычал я, но шлюз оставался надежно закрытым.
— Я сказал — аварийный режим! — повторил я, безуспешно пытаясь повысить голос. — Выполнять команду!
— Отказано, сэр.
— Почему?
— Я не могу допустить, чтобы вы покончили с собой!
— Ах ты упрямая груда хлама! Делай, что я сказал. Ты не можешь не выполнить прямой приказ!
— Человеческая жизнь — высшая ценность. Так считают все основные религии.
— Так ты у нас не только астроном, но еще и теолог?
— Если вы умрете, сэр, я останусь один.
— Ну и что?
— Я не хотел бы оставаться в одиночестве.
Эти слова меня удивили, но потом я подумал: это же компьютер. Наверняка фраза тоже была записана в его программу психотехниками компании, и теперь он повторил ее, потому что обстоятельства сложились подходящим образом. На самом деле Сорок Девятому не страшно никакое одиночество. И до меня ему тоже нет никакого дела. Машина есть машина, и никаких чувств у нее не может быть по определению.
Никаких чувств, только имитация.
— Перед рассветом ночная тьма всегда кажется особенно густой, сэр.
— Будущего не существует, есть только настоящее, — парировал я. — Как видишь, я тоже могу цитировать словари.
— Надежда умирает последней, сэр.
Я едва не рассмеялся.
— Никогда не откладывай на завтра то, что можешь сделать сегодня. Как тебе такое?
— Существует вариант этого высказывания, сэр. Не спеши делать сегодня то, что можно сделать завтра. На сегодня ты совершил уже достаточно ошибок.
Я не выдержал и улыбнулся.
— Не знаю, насколько это верно; звучит, во всяком случае, не тривиально. Где ты раскопал эту поговорку?
— В одном из словарей имеется соответствующий раздел, который содержит довольно много подобных цитат и афоризмов. Если хотите, я могу прочесть их вам.
Я чуть было не согласился. Мне нравилась эта словесная дуэль, нравилось обмениваться с ним хлесткими фразами, хотя, как и в шахматах, у меня были основания сомневаться в конечной победе. Однако уже через несколько секунд я вернулся к удручающей реальности.
— Я все равно умру, Сорок Девятый. Какая разница, произойдет это сейчас или неделей позже?
Я был уверен, что компьютер снова задумается, но ответ пришел почти сразу.
— Разница есть, сэр.
— И в чем, по-твоему, она заключается?
— В этике.
— Что-то я тебя не понимаю. Попробуй объяснить.
— Охотно, сэр. Быть побежденным судьбой — это одно, а самому уничтожить себя — совсем другое.
10
Слова, приписываемые капитанам американских военных кораблей времен Войны за независимость, Гражданской и первой мировой войн. (Здесь и далее прим. перев.)