Март пока еще ничего не понимал, но на всякий случай покивал. Он ждал, что последует дальше.
— Все характеризовали тебя как парня крутого, резкого и грубого. Но затем Дебби Ноулис сказала, что три мушкетера приняли бы тебя в свою компанию с распростертыми объятиями, и все остальные с ней согласились. Поэтому я хочу сказать — это лично мое, никак не связанное с Сетью, да, так вот, не зависимо от того, примешь ты наше предложение или нет, я бы хотела, чтобы мы стали друзьями. Ничего, что я это сказала?
— Ничего, — ответил Март, — все нормально.
— Я живу здесь, в Нью-Йорке, а ты?…
— Я тоже.
— Это хорошо. Это очень хорошо. А теперь официальная часть. Это я передаю слова мистера Инглиса. Мы заплатим…
Март поднял руку.
— Ты была откровенна со мной, Ким, и я это ценю. Я тоже хочу быть честным с тобой до конца. Я солгал тебе в нашем предыдущем разговоре. Это получилось случайно, но тем не менее… Могу я все разъяснить до самой последней буковки?
Амплитуду кивка Ким Грэнби нужно было бы измерять в миллиметрах, но это был именно кивок, то есть знак согласия.
— Я сказал тогда, что Кит мне нравилась. На самом деле я любил ее. Я очень сильно любил Кит. Рано или поздно ты от кого-нибудь об этом услышишь, поэтому я и хочу сказать сам. Я любил ее, а она погибла у меня на глазах, и я ничего не мог сделать. Я не хочу, чтобы ты потом думала, что я от тебя что-то скрыл.
— Я никогда ничего такого не буду думать, Март! Никогда! — Она снова набрала в легкие побольше воздуха. — Я слышала, что ты терпеть не можешь вида плачущей женщины, это тебя злит, выводит из себя.
— Ну, в общем, да.
— Тогда давай быстро покончим с делами, потому что я могу расплакаться. У нас для тебя два предложения. Первое — простое и безо всяких условий. Восемь с половиной миллионов. Второе зависит от твоего желания и дальше сотрудничать с UDN. Мы предлагаем тебе место старшего продюсера с окладом в полмиллиона. Плюс бонусы, премиальные… Ну, сам знаешь. Если соглашаешься на второе предложение, то цена первого повышается до десяти миллионов. Тебе нужно время для обдумывания?
Март помотал головой.
— Передай Филу, что я принимаю второе предложение.
Март считал, что понимает Кит. Ему казалось, что и Джима он тоже понимает. Джим любил Сью… нет, Джим любил Робин. Джим в каких-то отношениях был сволочью, но он любил Робин. Все мужики в каких-то отношениях сволочи, так почему надо делать исключение для Джима? Джим понимал Робин лучше, чем он, Март, когда-либо ее понимал.
Лучше, чем он вообще мог ее понимать.
Март вспомнил маленькую темную фигурку на холме и хлопки отдаленных выстрелов. Джим стрелял, удерживая позицию до самой своей смерти, надеясь, что выигрывает время, чтобы Робин могла убежать.
Но вот что сама-то Робин? Что с этой женщиной, которую он так долго и отчаянно пытался забыть? Март почесал подбородок. Этого оказалось недостаточно, и он почесал с новой силой, более яростно.
Хотела ли Робин умереть вместе с Джимом?
Или желала пожертвовать своей жизнью, чтобы спасти его — Марта — жизнь?
Или она просто хотела остаться в Номере Девятнадцать? Она ведь, в конце концов, не видела сделанных цифровиком записей. Март подошел к окошку хоппера и смотрел на маленькую голубую искорку, которая была его домом, таким далеким, но так легко достижимым, благословенным и проклятым, где вмещались и добро, и зло. Неужто Робин действительно хотела пожертвовать собой? Ради него?
Имелся только один способ узнать это — вернуться и отыскать ее, предполагая, конечно, что она все еще жива.
А разыскав, спросить.
Филип Дж. Инглис представляет
ПРОПАВШИЕ НА ЮПИТЕРЕ
Святость и Ужасы
Космических Мемориалов
Продюсер и режиссер Март Уайлдспринг
Ведущая Кит Карлсен
Текст читают Кит Карлсен, Тэбби Мерс и Винсент Пальма
Все права принадлежат Марту Уайлдспрингу
и Робин Редд Уайлдспринг
Посвящается Кит Карлсен
и Джеймсу Фрэнки Редду,
которые погибли, чтобы вы могли это увидеть
Перевел с английского Евгений ДРОЗД
© Gene Wolfe. Memorare. 2007. Публикуется с разрешения автора и его литературного агента «Virginia Kidd Agency Inc.».
Владимир Михайлов
Про любовь
Каждый когда-то задумывается о смерти. Точнее, не о самой кончине своей физической оболочки — чего об этом думать, приятного мало, — а о том, что будет после. Вечная жизнь в раю, мучения в аду или ничего — пустота и небытие? А если все-таки не пустота, а существование, то какое? Какой он, этот рай (если, конечно, рассчитывать попасть именно туда)? Каково в нем жить вечно?
Обо всем этом можно только гадать. Еще можно верить. В этом смысле искренне верующим легче, хотя и для них остаются вопросы. Некоторые люди, считающие себя здравомыслящими и образованными, находят свой способ уйти от ответа. Что толку гадать или слепо верить. То, что будет, находится за границами нашего физического существования, поэтому в любом случае нам не дано представить себе, как все будет происходить после. Другой вариант — нам не дано предугадать замысел Творца. Следовательно, нечего и пытаться. Правда, и эта позиция весьма уязвима. Действительно, знать точно невозможно, но угадать вполне можно. Вот люди и гадают, как устроена жизнь в раю, есть ли ад и какие наказания за земные прегрешения им там уготованы. Хотите, я расскажу вам, как обстоит все на самом деле? Тогда слушайте.
Для начала — хорошая новость. Никакого ада не существует. Подождите радоваться, потому что рая тоже нет. Все намного проще и одновременно намного сложнее. После так называемой смерти физической оболочки (хотя, замечу, это не совсем точный термин, но детали не так важны, будем пользоваться привычными понятиями) наступает, если угодно, следующий этап существования. И наступает он для всех, независимо от количества и качества грехов. Просто так устроен мир. Бабочками становятся все гусеницы, а не только лучшие из них. Отличие состоит лишь в том, что век бабочки тоже конечен и даже весьма краток, а жизнь после смерти вечна. Она очень отличается от жизни в бренном теле, но это именно жизнь.
Перешедшие на следующую стадию существования (давайте называть это именно так) теряют физическую оболочку, но сохраняют свою сущность, а вместе с ней и все человеческие способности. Они избавлены от болезней, но могут любить, страдать, ненавидеть, творить и получать удовольствие от своего труда. Они лишены привычного тела, но они могут узнавать друг друга, знакомиться, общаться, ходить в гости, жить вместе. У них возникают новые привычки, привязанности и антипатии. В определенном смысле они не перестают быть людьми. Помнят ли они свою земную жизнь? Вот здесь все несколько сложнее.
После перехода каждый индивид оказывается перед выбором, в каком качестве ему продолжить существование. Нет, слово «выбор» не самое удачное. Выбор предполагает осознанное предпочтение одного из нескольких имеющихся вариантов, а здесь дело обстоит не совсем так. Вот представьте себе, что вы покупаете арбуз. Перед вами множество арбузов: больших и маленьких, полосатых и не очень, арбузов-мальчиков и арбузов-девочек. Вы берете их в руки, стучите по ним костяшками пальцев, сжимаете до хруста, щупаете хвостики. Кто-то спрашивает совета у продавца, предположительно прибывшего с родины арбузов. Зачем вы все это делаете? Потому что боитесь ошибиться. Наличие выбора предполагает возможность ошибки. Арбуз может оказаться неспелым или просто невкусным, и все — плакали ваши денежки, а вместе с ними и надежда на удовольствие. Получается, что у каждого человека, стоящего перед выбором, даже в таком простом деле, как покупка арбуза, есть некая цель и план действий по ее достижению. И еще есть представление о желаемом результате деятельности. Когда реальный результат не совпадает с ожиданиями, вы испытываете разочарование и понимаете, что совершили ошибку (если, конечно, результат деятельности полностью зависит от вашего выбора). Возможность ошибки — это справедливая цена за свободу выбора.