— Кто? — совсем уж глупо спросил Сергей, но теперь и сам увидел.
Вообще-то после евроизбушки можно было не удивляться. Аношкин и не удивился. «Бабка Таня», а Сергей был уверен, что это именно она, оказалась женщиной лет тридцати, максимум тридцати пяти, высокой, русоволосой, в джинсах и накинутой поверх клетчатой рубашки кожаной куртке. Вполне байкеровский наряд завершали смешные розовые тапки с помпонами.
— Здравствуйте, Татьяна Алексеевна! — поздоровался Парфёнов, притормаживая у крыльца и выбираясь из машины.
— Доброе утро, Фёдор, — «бабка» легко улыбнулась, — с гостями с утра пораньше?
— Девчонка у меня там и вот, — Парфёнов, оказавшийся Фёдором, мотнул головой в сторону Аношкина. Аношкин обошел «уазик» и теперь, открыв заднюю дверцу, брал на руки Риту.
— Девочку в дом, — скомандовала женщина. — И вы тоже. Оба.
… Аношкин лежал под тремя одеялами, распаренный, напоенный какими-то терпкими ароматными отварами, и слушал, не желая того, разговор Татьяны и Фёдора в соседней комнате. Глаза Сергея слипались, но сон почему-то не шел.
«Не люблю я их, — говорила ведьма Парфёнову, — с людьми, как со скотиной. Да лучше мы со скотиной обращаемся, чем они — с нами. Сунули мальчишку в полымя, не объяснив, не защитив, как жив остался?» «Девонька помогла, может?» — спросил Фёдор. «Это конечно. Да. Но и ее жалко! Не хочет она к ним». «А может, не пустите, а, Татьяна Алексеевна?» «Не могу я, Федя. Привязали ее. А у нее срок подходит». Аношкину показалось, что хозяйка дома вздохнула.
На соседней кровати легко сопела Рита. Что Татьяна с ней делала, Аношкин не видел. Как не помнил и того, что происходило с ним в соседней, обвешанной иконами комнатке. Только бледность у Риты прошла, румянец на личике нормальный такой, не лихорадочный. Девочка спокойно и глубоко спала.
Споро, по-армейски одевшись — одежда была рядом, на стуле, аккуратно сложенная, — Сергей на цыпочках вышел.
— Что, служивый, полегчало? — спросила хозяйка, когда лейтенант, предупреждающе кашлянув, заглянул в комнату, откуда слышались голоса и позвякивали чайные ложечки о стаканы.
— Полегчало, Татьяна Алексеевна. Благодарю.
— Тогда чаю попьем. Ты присаживайся и не торопись. Много объяснить не смогу, но — что сумею. Муторно?
— Ребят, — Аношкин поглядел на Парфёнова, сосредоточенно дувшего чай из стакана в подстаканнике, на женщину, внимательно на него глядевшую, — вы, я так понимаю, больше моего в ситуации разбираетесь. Просветите, а?
— Пойду я, Татьяна Алексеевна, покурю. — Тяжело поднявшись, Парфёнов охлопал карманы форменной куртки. — А вы поговорите.
Рита прошлепала к ним в комнату, когда Аношкин допивал второй стакан чаю. Парфёнов все «курил» на улице и в доме не появлялся.
«Здравствуйте, — сказала она хозяйке, — привет, Аношкин».
Сергей не ответил.
«Тетя Таня, за мной скоро приедут?»
«Да, Рита. Они уже знают, что вы с Сергеем добрались только до меня. Скоро, я думаю, приедут».
«А я без Аношкина не поеду!»
«Я знаю», — сказала ведьма и снова, показалось, вздохнула.
Аношкин слушал и тупо глотал остывший чай. Без ощущений. Без эмоций. Без мысли.
За стеклом дежурки маячил нос Паши Граматикопуло.
— А, Аношкин! — грек радостно осклабился. — Поедешь на картошку?
— Вали в Израиль, — отмахнулся Сергей.
— Здрасьте, а почему это не в Грецию? — удивился Паша.
— К дедушке, сержант, к дедушке. Семьи должны воссоединяться и желательно на своей исторической родине.
— Вот ты какой, — обиделся Граматикопуло, — типа Россия для русских? Иди за это к Ильину, понял? Скинхед в погонах…
Начальник отдела был, как всегда, приветливым и радушным.
— Заходи, заходи, Серёжа! Чего ты как не родной… Ну, как съездил?
Аношкин внимательно посмотрел в глаза Ильину. Честные голубые глаза майора лучились живейшим участием. «И не моргнет, паразит», — без раздражения подумал Сергей.
— Нормально съездил, Иван Алексеевич. Без происшествий.
— Ну, а я что говорил! — обрадовался майор. — Ты ж у нас практически лучший молодой офицер, да. Теперь, значит, отдыхать, Светлана заждалась небось? Давай в финчасть, я уже распоряжение отдал, все, значит, выплатят. А чего смурной? Устал?
— Все нормально, товарищ майор. Разрешите идти?
— Да что я, в самом деле, пристал к человеку, — сокрушенно сказал Ильин. Очень натурально у него получилось, разве что руками не всплеснул. — Ступай, лейтенант, ступай, конечно.
И уже когда Аношкин взялся за аляповатую, под бронзу, дверную ручку, спросил:
— Командировочное в Таёжном-то отметил, Серёжа?
Сергей коротко глянул на майора через плечо, открыл дверь и вышел. Не ответив.
— … Да нет же, Сергей, никаких параллельных миров. Хотя и они есть, наверное. Мы все живем в одном мире, в одном времени, на одной Земле. Одновременно.
— А почему же я никому на голову не наступаю, — спросил Сергей.
— Или мне? А, понял, это как человек и микроб какой-нибудь, да? Я ведь микробу на голову не наступлю, а находимся мы вместе, одновременно, в одной комнате.
— Скорее, не так, — сказала Татьяна. — Школьную физику помнишь?
— Нет, — честно ответил Аношкин.
— Это уж помнишь. — Татьяна утвердительно кивнула. — Атомы, протоны, нейтроны, электроны, до бесконечности, известные и не известные еще частицы — все существуют одновременно и в одном пространстве и… не мешают друг другу, если можно так выразиться. Вот и здесь. Словами вообще сказать трудно, это немного другой уровень информации. Я тоже очень мало понимаю. Могу взаимодействовать на информационном уровне с их миром, с еще некоторыми.
— А что это вы так говорите, не как ведьма, а как профессор? — спросил Сергей, чтобы просто отвлечься.
— Я и есть профессор, — улыбнулась Татьяна. — Точнее, была. В прошлом.
— Понятно… — протянул Аношкин, по-прежнему ничего не понимая. — А Рита?
— Рита… Иногда в нашем с тобой мире появляются люди, которые необходимы миру соседнему. Или мирам. И способные к переходу в более естественную для них среду. В основном это дети до определенного возраста, чаще всего лет до тринадцати. Реже взрослые. Некоторое подобие диффузионных процессов, ясно?
— М-м-м…
— Так вот, Рита, — продолжала объяснять профессор-ведьма, — способна сыграть в их мире важную роль в энергетических процессах.
— Почему? — спросил Аношкин.
— Это опять грубо, — ответила Татьяна, — как груба всякая аналогия, но мы, люди, тоже не можем обходиться без энергии: сначала это, скажем, была энергия костра, потом — расщепленного атома…
— Так Редиска что-то вроде атомной электростанции?!
— Я же говорила, всякая аналогия шершава и приблизительна.
— И ни хрена не объясняет, — добавил Аношкин.
— Сергей, не ругайтесь, пожалуйста! — голос Татьяны стал строгим, как у директора школы.
Аношкин смутился.
— Но примерно так, — согласилась Татьяна. — Хотя, скорее, Рита — батарейка. Очень сильная батарейка, вечная — в нашем понимании.
Она даже в нашем мире способна, как бы это сказать, зарядить некоторые предметы.
— Ага, — понял Аношкин, — вроде как с моим «макаровым»: она что-то с ним сделала, и я этих уродов в поезде замочил.
— Господи, что за жаргонизмы, — вздохнула Татьяна.
— Да, Таня, скажите, а что это за… ну, за уроды были в поезде?
— Энергия, Серёжа, это ресурс, да? Все войны всех миров происходят из-за ресурсов. Понимаешь? Рита со временем станет очень важным энергетическим ресурсом. И не только для ее мира. Для многих других — тоже. Странно, кстати, что ты их вообще заметил, этих, как ты говоришь, уродов. Во время нападения на вас они ведь находились в несколько ином… э-э… информационно-энергетическом пространстве.
— Это Редиска помогла, — уверенно сказал Аношкин.
— Да, — согласилась Татьяна, — скорее всего.