Обычно, когда сидишь внутри скипа с прозрачными иллюминаторами, ощущение такое, словно ты оказался в куске черного стекла, летящего через открытый космос. Но сейчас кажется, будто мы врезались в самую середину большой свалки. Слева, сквозь проломы во взорванной стене, виден космос. Пол под нами превращен в осколки. Над нами высится цельный потолок, служащий одновременно полом для следующего уровня. А справа — линь, ведущий к двери Комнаты.
Карл уже добрался до середины линя. Микк спешит догнать его.
Я проверяю показания частоты их пульса и сердцебиения. Все в пределах нормы. Но Карл движется чересчур быстро. На него непохоже…
Я касаюсь панели связи.
— Ты что-то видишь?
— Что можно видеть между скипом и дверью, Босс? — с усмешкой спрашивает Карл, словно ожидал этого вопроса. — Расслабься.
Я снимаю палец с панели. Родерик злобно пялится на меня, но по лицу видно: он смирился и знает, что пока Карла нет, командовать этим скипом буду я.
Карл останавливается перед дверью и дергает за линь, проверяя, как он держит. Похоже, все в порядке. Микк присоединяется к нему через минуту. Он подобрал под себя ноги, но если вытянет, они коснутся пола.
Терпеть не могу эту часть погружения Микка: его роль — ждать, пока всю работу выполняет Карл. Впервые с тех пор, как Карл изменил планы, я счастлива находиться в скипе. По крайней мере, здесь хоть ходить можно.
Карл проводит рукой в перчатке по косяку двери. Камера на его левом запястье включается и показывает то, что мы видели при наружном осмотре: сплошные выбоины на краях двери. И виноваты не время и не падающие обломки, а люди, пытающиеся вломиться в Комнату. Но в этом месте металл сильно сглажен, словно сотни рук в перчатках проводили по нему в прошлом.
— Чудесно, не правда ли? — спрашивает мать сквозь лобовую панель. Она слегка поворачивает ко мне голову, и я смутно вижу очертания ее головы внутри шлема. За ее спиной что-то жужжит.
На моем лбу собираются капли пота. Черт бы побрал Карла, он прав! Пойди я сегодня одна, заблудилась бы в собственном сознании. В собственных воспоминаниях.
Я трясу головой, словно стараясь освободиться от прошлого, и сажусь в кресло второго пилота.
Карл проверяет, не изменилось ли что-то со времени последнего осмотра. Потом рука в перчатке скользит к защелке.
У меня перехватывает дыхание. Когда дверь открывается, индикаторы на его костюме вспыхивают. Он оборачивается, снова машет нам рукой и входит внутрь.
Какое-то мгновение я вижу его силуэт на фоне тьмы в комнате. Затем он делает еще шаг и исчезает. Сквозь прозрачные иллюминаторы скипа уже ничего не видно.
Мониторы показывают, что его сердцебиение слегка участилось. Дыхание тоже частое, но не настолько, чтобы потребовать немедленного прекращения погружения. Так дышит человек взволнованный, ожидающий чего-то необычного. Не впавший в панику. Не подверженный истерикам.
— Боже! — говорит он. — Здесь так чудесно!
— А внутри еще прекраснее, — продолжает мать, и ее голос звучит, словно откуда-то издалека. Отблески цветных огней переливаются на ее костюме, и кажется, словно на нем пляшут радуги.
— Жаль, что ты этого не видишь! — восклицает Карл.
Камеры выключились. Мы не получаем никакого изображения. И слышимость очень слабая.
— Мне это не нравится, — бормочет Родерик, когда приборы отказывают один за другим.
Я знала, что так будет. Может, в моем сознании или подсознании сохранилось воспоминание о том, каким тихим вдруг стал голос матери. Но я знала.
Я предупреждала Карла, но он сказал, что подготовлен.
Мне вдруг становится холодно. Я сижу в кресле второго пилота, обхватив себя руками, и изнемогаю от страха.
Отец уверял, что прибор сработает.
Но что если он откажет, как отказали камеры?
Райя говорит, что десятки людей входили и выходили из Комнаты. Она предъявляла мне доказательства.
Руки Родерика летают над клавиатурой в безуспешной попытке восстановить показания. Я смотрю на экран портативного компьютера. Изображение хоть и нечеткое, но все еще есть, и это немного успокаивает. На экране — полосы, среди которых движется нечто, напоминающее человеческий силуэт.
Карл идет вперед.
Но я не собираюсь уверять Родерика, что все обойдется. И вместо этого смотрю в иллюминатор. На Микка.
Он держит поводок, второй конец которого привязан к ремню Карла. И ждет, как ему было приказано. Хороший исполнитель, ничего не скажешь. Даже не смотрит на дверь. Следует каждому пункту приказа.
Статическое напряжение, треск — и музыка. Голос? Трудно сказать. Родерик все еще пытается наладить работу приборов, а я смотрю в иллюминатор на дверь.
И вижу сплошную тьму.
Карл, возможно, видит огни. Слышит гармонию голосов. Прислушивается к нестройному хору. Надеюсь, прибор защитит его.
Я еще крепче сжимаю руки. Живот сводит. Мне нехорошо.
Я едва сдерживаюсь, чтобы не проклясть Карла, который оказался настолько прав в отношении моих реакций. Но я суеверна. И не могу проклинать его. Не сейчас.
Не сейчас, пока мы ждем, когда он выйдет из этой Комнаты.
Мы ждем час. Полтора. Два.
Через два часа десять минут Микк спрашивает:
— Ну что, вытаскивать его?
Он ни разу не вышел на связь. У нас нет никаких показаний. Карл из тех дайверов, которые не потратят секунды зря. Он славится своей пунктуальностью.
— На сколько у него хватит кислорода без подзарядки? — спрашиваю я Родерика.
— На пять, может, шесть часов, если он еще дышит. Карл посчитал, что больший запас ему не понадобится. Тем более скип так близко.
Я бы тоже так рассудила. И в моем костюме поместится двойной запас кислорода на случай, если внутренняя подача каким-то образом будет перекрыта.
— Хочешь подождать еще час? — спрашивает Родерик. Больше он не пытается делать вид, будто командует. Мы оба знаем, что только я могу принимать верные решения.
И как ни странно, я спокойна, несмотря на охвативший меня холод. Эмоции, испытанные мной в начале погружения, уже улеглись. Но двое младших членов команды начинают паниковать. И это достаточно веская причина, чтобы попытаться вернуть Карла.
— Дерни за поводок, — говорю я Микку, — посмотри, ответит ли он.
Микк тянет, но тут же удивленно охает. Линь, притороченный к поясу Карла, провисает.
Родерик в ужасе таращится на меня.
— Что мне делать? — спрашивает Микк. Необходимо знать, насколько все плохо.
— Потяни еще раз. Только осторожнее, — прошу я. Может, Карл отвязал линь. Может, он ближе, чем мы думаем.
Микк снова тянет, и я вижу, как он осторожен, словно любое резкое движение может обернуться чем-то непоправимым.
Но поводок неожиданно поддается. К его концу что-то привязано. Что-то маленькое, в форме подковы.
— О нет, — бормочет Микк.
И я сознаю, что эти же слова слетают с моих губ…
— Что это? — спрашивает Родерик напряженным от страха голосом.
— Ремень Карла, — поясняю я. — Микк сорвал ремень с Карла.
Только оказалось, что я была не права. И дело не в Микке.
Дело в Карле. Это он отстегнул ремень. И невозможно сказать, давно ли он это сделал.
Он либо заблудился, либо потерял ориентацию, а может, схватился за поводок, чтобы подтянуться к двери. Его пальцы нажали на застежки ремня, и тот отстегнулся. Было ясно: никто не мог этого сделать, кроме владельца. Ремень не порвался и не свалился случайно.
— Как чудесно, — повторяет моя мать едва слышно. — Как чудесно…
— Передай его мне, — требую я, стараясь избавиться от воспоминаний о матери.
Микк так и делает. Нож остался в ножнах. Запасные респираторы остались в держателях. И прибор тоже. Микк немедленно хватает его.
— Я иду за Карлом, — объявляет он, прикрепляя прибор к своему ремню.
— Нет! — яростно кричу я. — Ты остаешься на месте!
— Но нам нужно вытащить его. Он не мог уйти далеко. Линь вытянулся почти сразу.