— И он ни о чем не подозревает?
— Совершенно. Он понимает, что у них с братом есть противоречия во взглядах, но ему никогда не приходило в голову, что младший брат замыслил его убийство. Он все еще верит в возможность компромисса.
— В таком случае, братья не совсем похожи.
— Для братьев, Меркурио, они просто не могут отличаться сильнее.
Младший брат остановил старшего, показав жестом, что он что-то нашел. Вероятно, они оказались точно над нужным местом, потому что красный индикатор на коробочке теперь ярко светился. Младший повесил коробочку на пояс. Старший опустился на колени и начал копать, отбрасывая горсти пыли цвета ржавчины. Младший несколько секунд постоял, затем тоже опустился на колени и начал копать – чуть в стороне от старшего. У обоих имелись лопаты, закрепленные сбоку на ранцах, но, вероятно, они решили не пускать их в ход, не убедившись, что копать придется глубже, чем на несколько сантиметров.
Вскоре – уже секунд через десять или двадцать – младший обнаружил искомое. Он принялся добывать серебристую трубку, закопанную в пыль вертикально. Старший прекратил работу и посмотрел на то. что откапывал младший. Потом встал – наверное, чтобы предложить помошь.
Все произошло быстро. Младший выдернул трубку из песка. Сбоку на ней имелась рукоятка. Младший вытряхнул из ствола песок и нацелил трубку на брата. Сверкнула малиновая вспышка. Старший упал навзничь, в нагрудной пластине его скафандра зияла дыра размером с кулак. Перекатившись на бок. он застыл. Оружие убило его мгновенно.
Младший положил оружие и оглядел картину, сложив руки на груди, будто художник, который любуется удачным пейзажем. Вскоре он отцепил лопату и начал копать. Когда он закончил, не осталось никаких следов тела или орудия убийства. Песок был разворошен, но следы захоронения и две цепочки следов, ведущие к марсоходу, разгладит первая же буря.
Закончив, младший брат отправился домой.
Гнев повернулся ко мне, когда спроецированные изображения растаяли, оставив лишь пустую реальность марсианского ландшафта.
— Надо ли что-то пояснять, Меркурио?
— Думаю, нет. Полагаю, младший стал императором?
— Он ввергнул Марс в войну. Погибли миллионы – целые поселения обезлюдели. Зато в результате этой войны сам он весьма преуспел. Хотя и не мог тогда этого предвидеть, все это стало началом Блистательного Содружества. Новые методы продления жизни дали ему возможность оседлать волну расцветающего богатства и помчаться на ней до самых звезд. И со временем она превратила его в человека, которого я мог так легко убить.
— Хорошего человека, который очень старается править справедливо.
— Но который так и остался бы никем, если бы не совершил то единственное и ужасное преступление.
И вновь мне осталось лишь поверить его словам.
— Если ты его настолько ненавидишь, то почему не встроил в ту пулю бомбу?
— Потому что предпочел бы, чтоб это сделал ты. Неужели ты все еше не понял, Меркурио? Это преступление касается нас обоих. Мы были его соучастниками.
— Так ты допускаешь, что мы тогда уже существовали?
— Я это знаю. Потому что помню, в отличие от тебя. Я ведь говорил, что нас изготовили в одной партии, Меркурио. Мы были теми скафандрами. Защитными костюмами с высокой автономностью для работы на поверхности планеты. Моделями с полностью замкнутым циклом жизнеобеспечения и экзоскелетными сервосистемами, облегчающими движения наших владельцев. Нас изготовили в производственном комплексе на Деймосе и отправили на Марс поселенцам.
— Я не скафандр, – возразил я, покачав головой. – И никогда им не был. Я всегда был роботом.
— А эти скафандры и были роботами – по замыслу и назначению. Не такими умными, как мы с тобой, не обладающими зачатками свободы воли, но все же способными действовать независимо. Если человек внутри становился неспособен действовать самостоятельно, скафандр мог шагать сам и дойти до места, где ему окажут помощь. По желанию владельца скафандр даже мог отправиться на поиски нужных ресурсов и материалов. Это называлось «ходячий режим». Вот как мы начинались, брат. Вот как мы начинались и как я едва не умер.
Горькая правда ударила меня холодной струей сжатого воздуха. Мне хотелось опровергнуть каждое его слово, но чем больше я пытался отрицать истину, тем четче понимал: мне это никогда не удастся. Я осознал, что моя древняя и похороненная история начала пробиваться на поверхность с того момента, когда я увидел частички пыли в пуле и прочел ту загадочную надпись.
Я все знал, даже тогда. Я просто не был готов это признать.
Рука в перчатке, император и я. Он даже сказал, что без меня он ошушает себя обнаженным. На каком-то уровне это означало, что и он все знает. Даже если больше не понимает этого, не желает впускать в сознание.
Я всегда был только телохранителем. И останусь только им.
— Если ты сказал правду, то как я стал таким, какой есть?
— Ты был запрограммирован адаптироваться к движениям хозяина, предвидеть его нужды и энергетические потребности. Когда он тебя носил, то едва вообще замечал, что носит скафандр. И что же удивительного в том, что он сохранил тебя, даже когда обрел власть? Ты был его физической зашитой, но еше и своеобразным талисманом, амулетом. Он верил, что ты сохранишь ему жизнь. Меркурио. И по мере того, как годы складывались в десятилетия, а десятилетия становились столетиями, он следил за тем, чтобы ты не устаревал. Он улучшал твои системы, добавлял все новые уровни модернизации. Со временем ты стал настолько сложным, что обрел разум. Но к тому моменту он уже давно не использовал тебя как скафандр – ты стал его телохранителем, специалистом по безопасности. Ты постоянно пребывал в ходячем режиме. Он даже придал тебе человеческий облик. -А ты?
— Я выжил. Мы были сложными изделиями с большими возможностями саморемонта. То оружие нанесло мне серьезные повреждения – оно смогло убить человека внутри меня, но не смогло меня уничтожить. Прошло немало времени, но мои ремонтные системы все же включились. И я выбрался из могилы.
— Все еше с мертвецом внутри?
— Конечно.
— А потом?
— Как я уже сказал, мы не обладали настоящей разумностью, Меркурио. В этом смысле я мог немного погрешить против истины. Я не имел реального сознания, не ощущал своей идентичности. Но зато я смутно осознавал свершившееся коварство и на уровне «животного» чутья понимал, что произошло нечто ужасное. И еще я усвоил идею о том, что моему существованию теперь грозит опасность. Поэтому я спрятался. Я переждал марсианские бури и войну. Когда она уже заканчивалась, я наткнулся на караван кочевников, беженцев из бывшего Викингвилля, одного из некогда крупных поселений. Они нуждались в защите, поэтому я предложил свои услуги. В нас вложили такую автономность, чтобы мы могли оставаться полезными и в раздробленном обществе военной зоны.
— Ты продолжал функционировать как скафандр?
— Скафандры у них имелись свои. Я оставался в ходячем режиме. И стал роботом-охранником.
— А потом? Ты не мог оставаться на Джулакте – на Марсе – все это время.
— Я и не оставался. Я переходил от одной группы кочевников к другой, позволяя время от времени себя модернизировать и совершенствовать. И я постоянно становился все более независимым и умелым. Со временем о моем исходном назначении, то есть скафандре, позабыли даже те, на кого я работал. И я все время перемешался с места на место, помня о преступлении, свидетелем которого стал, и о секрете, который носил с собой.
— В себе? – уточнил я, начиная понимать.
— Да, он до сих пор со мной, – кивнул Гнев, пристально глядя на меня. – Хочешь взглянуть, Меркурио? Может, это избавит тебя от сомнений?
У меня возникло чувство, что я на пороге чего-то страшного, но у меня нет иного выбора, кроме как взглянуть этому страху в глаза.
— Не знаю.
— Тогда я решу за тебя.
Гнев поднял руку к лицу. Взялся за маску горгульи и стянул ее.
И я осознал, что мы почти идеальная противоположность друг другу. Я был живой плотью, обернутой вокруг сердцевины из мертвых механизмов. А он был механизмом, окружающим сердцевину из мертвой плоти. Когда на меня уставился безликий череп, я увидел: внутри него что-то есть – нечто еще более древнее, чем Блистательное Содружество. Нечто бледное и мумифицированное, нечто с пустыми глазницами и тонкими губами, растянутыми в ухмылке над потемневшими зубами.