Как только Дамокла вновь поместили в заточение, я срочно созвал совещание. Мое сообщение вызвало настоящую бурю эмоций, которая бушевала на каналах виртсвязи несколько секунд.
— Что вы предлагаете, Орлан? — спросил Президент, когда страсти улеглись.
— Честное слово, ничего, сэр.
— Но ведь через полтора года пришельцы вновь вернутся, и что мы тогда будем делать?
— Господин Президент, — выдавил я, пытаясь проглотить комок, — пожалуйста, дайте мне подумать хотя бы день или два. Все это так неожиданно… В данный момент никто из нас не сможет ничего посоветовать вам. Инопланетяне обладают технологией управления гравитацией, и им достаточно воздействовать на ядро Земли, чтобы запустить термоядерную реакцию. А потом они усядутся поудобнее, чтобы насладиться зрелищем нашей гибели. С тем же успехом они могли бы запустить в нас астероидом или переместить людей на Солнце. Мы перед ними — как муравьи перед хулиганом-мальчишкой!
В виртуальности царила тишина.
— Вы правы, Орлан. Даю вам сорок восемь часов. Через двое суток я заслушаю предложения каждого из вас, господа советники. Без исключения. А теперь свободны!.
— Разрешите, сэр? — вдруг осведомился Уго.
— Говорите, биохимик.
— Прошу разрешения на эксперимент с пленным инопланетянином.
— Что вы задумали?
— Надо вытащить его из состояния депрессии. То есть стабилизировать его эмоциональный тонус.
— Каким образом?
— В организме инопланетянина есть одно вещество, что-то вроде гормона, который появляется до перехода в маниакальную стадию и исчезает перед депрессией. Это длится в течение короткого промежутка времени. Мы синтезировали это вещество. Сначала мы думали, что единственным способом излечения пришельца является принудительное введение этого вещества в его организм. Но теперь мы обнаружили нечто иное, гораздо более интересное.
— Что же?
— Аргон, сэр. Атмосфера, которой дышит инопланетянин, полностью лишена аргона. Одна из нервных клеток пришельца, из числа взятых на пробу, случайно подверглась влиянию нашей атмосферы и стала вырабатывать тот самый гормон. Мы сделали вывод, что на нее повлиял тот один процент аргона, который содержится в нашем воздухе.
— Значит, по-вашему, чтобы стабилизировать состояние нашего гостя, его нужно поместить в нормальную воздушную среду?
— Именно это мы и хотели попробовать, сэр, с вашего разрешения.
— А аргон — это единственное, что отличает наш воздух от их атмосферы? — спросил Президент.
— В основном, да.
— Почему же вы не обнаружили этого раньше?
— Да нет, об аргоне мы знали с самого начала, сэр. Но ведь это инертный газ, который ни с чем не вступает в реакцию… то есть почти ни с чем… и мы не придавали ему особого значения. Дело еще в том, что мы не можем экспериментировать на единственном живом инопланетянине, который имеется в нашем распоряжении. Пока мы ничего не знаем о его физиологических особенностях, разумно содержать его в той атмосфере, которая была в его скафандре, вплоть до шестнадцатого знака после запятой. Но теперь мы видим: отклонения вполне допустимы, чтобы сохранять ему жизнь.
— А не получится так, что один процент аргона отравит его?
— С учетом испытаний, не думаю, сэр. Но в любом случае, если такое произойдет, то это ведь не так уж страшно в нашем нынешнем положении?
Президент задумчиво кивнул.
— Не понимаю, какой смысл может быть в том, чтобы стабилизировать чужака сейчас, — сказал программист, — если мы уже знаем, что его сородичи разнесут Землю в пух и прах и будут наблюдать за этим, развалившись в мягких креслах.
— Хорошо, Уго, действуйте, — сказал Президент. — А программисты пусть займутся изучением систем башен.
— Сэр, над этим будет трудиться целая армия программистов, но пока нам не удается проникнуть внутрь кораблей пришельцев.
— Замолчите, Мет. Повторяю: в вашем распоряжении сорок восемь часов. Уго, я хочу присутствовать при вашем эксперименте. Орлан, ты тоже будешь там.
* * *На следующий день биохимики во главе с Уго, Президент, Галимар и я, не считая дежурную смену техников, находились перед камерой.
Дамокл лежал на гравитационном матраце, не меняя позы. Идея подвергнуть инопланетянина воздействию аргона мне вовсе не нравилась, и вся эта сцена напоминала эпизод из телерепортажа из камеры, где казнят приговоренных к смерти. Дамокл стал для меня почти близким другом, а для остальных он был всего лишь одним из тех, кто нес нам смерть и уничтожение. Триста тысяч погибших — разве это не ужасно?