Вы не поверите, но таких даже Фрейд лечить отказывался.
Каким же образом Артёма занесло к патриотам?
История, загадочная лишь на первый взгляд. У этих нравственных чистюль все ведь не по-людски. Пока существовало единое Сусловское государство, Артём Стратополох, понятно, слыл оппозиционером. А стоило Великому Суслову рухнуть, вчерашний критикан немедленно проникся любовью к бывшей Родине и яростно обрушился на виновников ее гибели. Удобная, кстати, позиция для тех, кто пытается жить не как надо, а как хочется. Перебежав в лагерь поверженных, на первых порах неминуемо очутишься в обществе приличных людей, поскольку все проходимцы благополучно переметнулись на сторону победителя.
Краткое волшебное время, когда крысы уже сбежали, а корабль еще только собирается тонуть…
Избрание доктора Безуглова Президентом застало Артёма врасплох, хотя на выборах он голосовал именно за него, причем не столько по настоянию жены, сколько из неприязни к Паше Моджахеду, которого начал потом, понятное дело, защищать и оправдывать.
На улицах и в Интернете творилось тогда черт-те что. Оба телефона «Заединщика» не отвечали, и Стратополох, сам пока не зная, кому теперь сочувствовать, а кого ненавидеть, решился выйти из дому. Погода, помнится, была под стать политической обстановке: ветрено, переменная облачность, то набежит нервный либеральный дождик, то полыхнет в разрыве туч роскошное имперское солнце.
Удачно лавируя между лужами и толпами, Артём достиг цели. Печати на дверях редакции не обнаружилось, хотя это еще ни о чем не говорило. Зато лицо секретарши в приемной заставило сердчишко екнуть. Достоевский такие лица называл опрокинутыми.
– Редактор у себя?
Прошло, наверное, секунды три, прежде чем зрачки сотрудницы подобрались и она сообразила наконец, что перед ней кто-то стоит и о чем-то спрашивает. Судорожно кивнула в сторону двери и оторопела вновь.
Озадаченно хмыкнув, Артём прошел в кабинет. Та же картина. Редактор, как неживой, полулежал в кресле и незряче смотрел на вошедшего. По правую руку редактора на обширном рабочем столе пылала алыми карандашными царапинами свежая газета (судя по манере верстки, не «Заединщик»), а по левую – траурно чернел «Толковый словарь психиатрических терминов», книга, вскоре ставшая настольной и для самого Стратополоха.
– Что тут у вас стряслось?
С тем же трехсекундным запозданием в кресле шевельнулись.
– А, это ты… Присаживайся…
– Что случилось?
Редактор вопросительно оглядел газету, словарь, затем поднял на Артёма исполненные недоумения глаза.
– Ходили сегодня партию регистрировать… – Голос вполне соответствовал взгляду.
– И что?
– Вышел какой-то в белом халате… Сказал, регистрировать теперь не будут…
– А когда будут?
– Никогда.
– Позволь… – Почуяв слабость в ногах, Стратополох оперся на спинку стула для посетителей, потом и вовсе присел. – Ты… хочешь сказать… общественно-политические организации запрещены?!
– Нет…
– А регистрировать…
– Регистрировать не будут.
– Погоди! – Артём тряхнул головой. – А допустим, санкцию на митинг…
– Не дадут…
– То есть нельзя?
– Можно.
– Без санкции?
– Без санкции…
– Ничего не понимаю, – искренне сказал Артём. – А если демонстрация? Если проспект перекрыли?
– Ответишь как за нарушение правил дорожного движения.
– А в сквере?
– В сквере – пожалуйста… Если не орать, скамеек не ломать… Опять же, если отдыхающие не против… Слушай, достань там из шкафчика! Сил нет подняться, все не отойду никак…
Артём принес бутылку и две рюмки. Выпили. Сквозь плотно закрытые окна с улицы не проникало ни звука. Нарочито звонко клацали настенные часы.
– Хм… – поразмыслив, сказал Артём. – А мне это нравится! Не знаю, чего ты расстраиваешься. Все же, выходит, разрешено… Газету выпускать можно?
– Можно.
– Ну?…
Редактор разлил по второй и странно посмотрел на Артёма.
– Партии не регистрируются, – в который раз медленно повторил он. – А вот принадлежность к партии…
Артём ждал завершения фразы. Долго ждал.
– Слышь! – не выдержал он наконец. – Чего жилы тянешь? Принадлежность к партии. Дальше! Где она регистрируется?
– В поликлинике, – глухо сказал редактор. Артём потер внезапно загудевший лоб.
– Повтори… Редактор повторил.
Стратополох нетвердой рукой взял свою рюмку, машинально пригубил. Вкуса не почувствовал. Владелец кабинета наблюдал за Артёмом с болезненной пристальностью, словно сравнивая нынешнюю реакцию гостя с недавней собственной.
– Политическая активность – лечится, – добавил он еще глуше.
– Бред!
– Вот именно… – Редактор со вздохом подтянул поближе «Толковый словарь», раскрыл на закладке. – «Бред альтруистический, – скорбно зачитал он вслух, – содержит идею возложенной на больного высокой миссии политического или религиозного характера…» – Закрыл словарь, покряхтел. – Понял, в чем сволочизм-то весь? – заключил он с тоской. – Формулировочка, а?
– Дай сюда! – привставая, осипшим голосом потребовал Артём. Отобрал книгу, въелся глазами в текст. – Ну! – вскричал он через несколько секунд. – Что ты мне тут, понимаешь, лапти плетешь? «Основные признаки. Бред является следствием болезни и, таким образом, в корне отличается от заблуждений и ошибочных убеждений психически здоровых…» На, держи! – Стратополох с победным видом вернул – чуть ли не кинул – словарь редактору.
Тот принял книгу, но взгляд его остался траурным, как был.
– Не говоря уже о том, что ты сейчас признал наши убеждения ошибочными, – с кроткой язвительностью молвил он, – позволь спросить: кто будет отличать болезнь от заблуждений?
– Специалисты. – Артём пожал плечами.
Редактор удовлетворенно наклонил свой мощный, как башня, лоб.
– То есть сотрудники доктора Безуглова… Те самые, что не зарегистрировали партию и направили меня в поликлинику.
Стратополох снова опустился на стул и некоторое время не мог выговорить ни слова.
– Слушай! – ошарашенно вымолвил он наконец. – Ну, политика – ладно, а вот религия… Их же затопчут…
– Кто? – с безнадежной усмешкой отозвался редактор. – Кто затопчет? Пол-Сызнова закодировано… да и попы уже всех достали… А вот еще не желаешь? «Бред архаический…»
– Стоп! – прервал Артём. – Я, например, беспартийный патриот… Редактор немедленно отложил словарь и взял газету.
– Так… – бормотал он, водя пальцем по абзацам, отмеченным красным карандашом. – Где же тут было… Ага…
– Что это?
– Тронная речь… Значит, говоришь, беспартийный патриот. Тогда слушай: «Следует также учитывать, что лица с нетрадиционной сексуальной ориентацией могут вступать в интимную связь не только с живыми существами (гомосексуалисты, зоофилы), но также с неодушевленными предметами (фетишисты) и даже с абстрактными понятиями (патриоты)».
– Но не в сексуальную же связь! – заорал Артём.
Редактор засопел и, бросив газету на стол, снова раскрыл словарь. На этот раз листал подольше.
– «Зоофилия эротическая, – огласил он в итоге, – вид перверсии, при которой больные испытывают наслаждение при рассматривании животных или общении с ними, например, при верховой езде, дрессировке…»
– И что?
– «При этом отсутствует стремление к совокуплению с животными», – хмуро дочитал редактор. – Один к одному. Ты же с Отечеством тоже совокупляться не собираешься… Так, наслаждаешься при рассматривании…
– Постой! – взмолился Артём, берясь за виски. – Дай сообразить…
Несколько секунд прошло в напряженном молчании.
– Так… – хрипло выговорил Стратополох. – Выходит, мы теперь извращенцы?
– Выходит…
– И куда нас теперь? В психушку?
– Кодирование и лечение только на добровольных началах, – проворчал редактор. – Если не врут, конечно… А вот за пропаганду извращений могут и принудительно…
– Нет, интересное дело! А если я не отмечусь в поликлинике?
– Не будешь считаться патриотом. Артём молчал.
– Эх… – так ничего и не услышав, с горечью сказал редактор и помотал щеками. – Вот помяни мое слово, все врассыпную брызнут, ни один не отметится… Давай-ка еще примем, – решительно закончил он, доливая в рюмку Стратополоха до краешка.
Выпили. Некоторое время редактор сидел, опустив голову, потом вскинул выкаченные наслезенные глаза и, скрипнув зубами, с маху хватил кулаком по «Толковому словарю психиатрических терминов».
– За Родину, – всхлипнул он, – на все пойду! Пусть хоть в пидарасы пишут…