Прятать глаза было бы несколько унизительно, поэтому Артём, поглядывая с ответной улыбкой на изображение Президента, в отместку принялся вспоминать, как однажды, ожидая со дня на день возвращения Вики с курорта, он на всякий случай решил уничтожить осевшие в памяти компьютера порнушные снимки из Интернета. Посмотрит – убьет, посмотрит – убьет, посмотрит… И вдруг указательный палец замер над кнопкой. Вроде бы снимок как снимок. Улыбчивый педофил охмуряет первоклашку с бантиками. Оба еще одетые. Только вот личико у педофила почему-то знакомое. Пригляделся – ба! Да это ж наш доктор Безуглов школьников с началом учебного года поздравляет! Видимо, с другого сайта затесался…
С какой, однако, ехидцей на портрет не поглядывай, а гнездилось в Артёме предчувствие, что второе ему спокойно доесть не придется. Так оно и вышло.
– Все-таки решил закодироваться? – с надеждой, сама еще не веря своему счастью, спросила Виктория. Карие глаза супруги сияли нежностью и любовью.
Мягкий, тающий во рту кусок в меру отбитой, прекрасно прожаренной свинины отвердел и стал поперек горла.
– С чего ты взяла? – пробормотал Артём. Карие глаза опечалились.
– Ну… мне показалось, ты сегодня ходил на прием…
– Да, ходил… Посоветоваться… провериться…
– Ну вот и закодировался бы заодно.
Кому депрессия – кому дом родной. Отбивная мгновенно утратила вкус. Явление, именуемое авгезией и наблюдающееся также при истерии.
– От чего?
– Ты знаешь, – тихо сказала жена.
Артём судорожно вздохнул и оглядел с тоской чистенькую, собственноручно отремонтированную Викторией кухоньку. Нигде ни пятнышка, оконное стекло за бежевой кружевной занавеской, когда-то мутное, в потеках, теперь настолько прозрачно, что кажется выбитым напрочь. Рай. Не об этом ли он мечтал несколько лет подряд? А теперь вот – надо же! – затосковал по утраченному аду.
Да, конечно, раньше скандалы бывали куда круче. Однако заканчивались они у Стратополохов довольно своеобразно. До рукоприкладства не доходило никогда. Стоило склоке достичь критической точки, как Виктория, обезумев, кидалась на Артёма, и они яростно принимались раздевать друг друга. Ссора таким образом была как бы прелюдией ко всему остальному. Теперь же прежние страсти сменились рутинным исполнением супружеских обязанностей…
– Ты сам когда-то заставил меня закодироваться, – напомнила она. – И я согласилась. И не жалею. И прошу тебя о том же…
– От чего ты меня собираешься кодировать?
– От вредных привычек, – покривила душой Виктория. Называть вещи своими именами ей, как всегда, не хотелось.
– Вика! – жалобно промолвил Артём. – Ну какие привычки? Какие привычки? Пью мало, курить выхожу на балкон…
– Господи! – беспомощно проговорила она. – Ну я же не об этом…
Артём не выдержал и отвел глаза, уставился на аппетитную еще недавно отбивную. Честное слово, лучше бы уж крик, угрозы, битье посуды, чем эта правильная мягкая осада.
– Не изменяю… – безнадежно присовокупил Артём, по-прежнему сосредоточив внимание на тарелке. В глубине души он и сам сознавал собственную порочность (поди не осознай, когда перед глазами такой образец!), но ничего не мог с собой поделать.
– Изменяешь… – грустно сказала она.
– Вика… – проскулил Артём. – Ну я же платонически…
– Платонически… – Виктория смахнула слезу. – Значит, сердце твое принадлежит ей, – сдавленно продолжала она, – а мне ты что оставляешь? Гениталии?
– Вика! – вскричал он. – Но это ведь и твоя Родина! И ты не можешь не чувствовать к ней…
– Да, – твердо отвечала Виктория. – Но мое чувство не переходит в навязчивую идею.
– Сверхценную, – тут же поправил он. Поправка была важна: сверхценные идеи в отличие от навязчивых могут возникать и у психически здоровых людей.
– Нет, именно навязчивую!
– Послушай… – Артём осторожно прокашлялся. Виктория, конечно же, ошибалась, но спорить в данном случае не стоило. – Кодирование – крайнее средство. Ну и какой в нем сейчас смысл? Ты же видишь, я вполне себя контролирую…
– А ты знаешь, что нежелание лечиться называется негативизмом? И тоже лечится!
– Слышала звон… – несколько даже разочарованно хмыкнул Артём, давно вызубривший «Толковый словарь психиатрических терминов» от корки до корки. – Пассивный негативизм наблюдается, запомни, у кататоников, при прогрессивном параличе и при старческом слабоумии. А у меня, прости, ни того, ни другого, ни третьего… Навязчивая идея! – фыркнул он. – Вот где навязчивая идея, вот! – И Артём, резко выйдя из себя, ткнул вилкой в сторону висящего на стене портрета. – Помешательство в чистом виде!
Побледнела, отшатнулась.
– Но ты же сам за него голосовал… – с болью сказала она. Скомкал салфетку, вскочил.
– Голосовал! Но это еще не повод вывешивать на кухне иконостас! Прекрасные глаза Виктории, устремленные на супруга с жалостью и ужасом, наполнялись слезами. Затем она всхлипнула и порывисто отвернулась к прозрачной кружевной занавеске. Артём понял, что опять не прав, и, приблизившись к жене сзади, обнял ее округлившиеся от правильной жизни плечи.
– Вика, – заискивающе начал он. – Сегодня сам вот врачу показался… В тарелке стыла недоеденная отбивная.
Ускользнуть из дому незаметно не удалось. Подвела легкая склонность к нарциссизму: Артём задержался в прихожей перед зеркалом, поправил галстук, развернул плечи, вскинул подбородок, изучил свои тонкие породистые черты анфас, затем скосил выразительный глаз и изучил их в три четверти. Ну и докрасовался, естественно…
– Куда ты? – тревожно спросила Вика, внезапно выходя из кухни и перекрывая Артёму дорогу к двери. Скуластое личико супруги разом осунулось, темные глаза жертвенно раскрылись.