Через неделю я занял денег и пришел в клинику.
– Давно пора! – радостно приветствовал меня администратор. – Что желаете?
– Я не знаю. Мне все равно. А мое лицо можно будет восстановить, если новое не понравится?
– Первичное живое лицо восстановить нельзя, но вы можете купить его замену из полимера. Правда, никто у нас такой операции не делал. Если хотят сменить вторичное лицо, покупают новое чужое. Если вам сложно что-то самому придумать (при этих словах меня передернуло), познакомьтесь с нашим хит-листом наиболее востребованных моделей.
Я уткнулся в толстую рекламную брошюру. В первую десятку входили: Ангел, Демон, Аполлон Бельведерский, Венера работы Боттичелли, инопланетянин, Христос и Эйнштейн. Ввиду того, что хэд-лайнеры пользовались огромным спросом, у каждого вида имелось по нескольку десятков вариаций. Инопланетян я насчитал полсотни, Венер было и того больше, только отличались они друг от друга совсем незначительно. С приближением конца списка я осознал, что хочу чего-то национального. Освежать так освежать! Я поговорил с администратором и подписал договор.
Не знаю, что у них за препараты для анестезии, только пока я спал под наркозом, видел сон, как дописываю «Сотворение мира». Когда я очнулся, врач принес зеркало. Мое вторичное лицо глянуло немигающими глазами из глянцевого овальчика в веселенькой рамке. Я кивнул эскулапу – лицо было то, что нужно.
Возвратившись домой, я бросился к поставленным у стены картинам и сразу понял, что они вялы, невнятны и требуют радикального обновления. Валиком я закатал фоны в ровный тон, устранив все рельефы мазков, подтеки жидкой краски и переходы оттенков. Лица ангелов и Моргота, на создание которых я потратил столько усилий, были закрашены за десять минут ровным белым колером. Нимало не пожалев огненных глаз Моргота, горящих на худом и скуластом, как у скелета, лице, я мазнул по бледному лбу черной краской. «Сотворение мира» и три последние картины серии были написаны в течение двух недель.
Торжественно я внес свое новое лицо и работы в кабинет Эла.
– Джонни, ты?! Не думал, что решишься. Да, теперь все стало на свои места, теперь ты наш. Сразу видно апгрэйд, совершенно новая энергетика. Ангелы в глаза не заглядывают, в душу не лезут, каждый с табличкой, а этот, с ушами, на тебя похож… Это кто?
– Это Моргот, Сатана у Толкина.
– Ну, неважно. Главное, хорошо. А эти дорожные знаки с перечеркнутыми деревьями? Никак «Сотворение мира»? Угадал? А красный кружок внутри темно-лилового поля? «И тьма над бездною…»
– Да, это первая переделанная работа. Первоидея бога о мире.
– А эти улыбающиеся барби и кены? Лошадок как делал? По трафарету?
– Это Валинор – рай, куда отбыли эльфы.
– Молодец, Джон, молодец! Не ожидал, что ты поднимешься до такого уровня.
Пятая картина была разбита по горизонтали на три цветовых поля. Рваные края каждого цвета отделяли багровое «небо», рыжую «воду» и красную «землю» друг от друга. Синие руки, заполняя почти всю верхнюю треть холста, тянулись к зеленой звезде в левом углу, желтые – к голубой звезде в центре, бледные – к белой звезде под землей. Вместе руки складывались в череп в высокой короне.
Поймав непонимающий, полный восхищения взгляд Эла, я скромно шепнул себе под новый нос:
– Звезды – это Сильмариллы, чудо-камни, в которых заключен свет первоначальных небес. Они спрятаны от людей в небесах, воде и земле. Руками людей их пытается захватить Моргот.
– Зато здесь мне все ясно! – воскликнул Слон, подойдя к последней работе. – Это выглядит как коллаж из мелких изображений разной военной формы.
– Это не коллаж. Я все старательно копировал красками на холст из учебников и всяких справочников.
– А почему половина фигур вверх ногами, по диагонали или лежа? Почему часть кусками?
– Для выразительности. Это же битва, весь мир охвачен битвой. Ничего не осталось, кроме войны.
Выжатый, как лимон, я брел вслед за Элом оглядеть место, где будут развешены мои работы. Слон провел меня через огромный зал с белыми стенами к пустому дальнему углу и ткнул в него пальцем. Я кивнул. Слева от пустого угла стояло огромное зеркало, а перед ним зеркальные осколки, сваленные в замысловатую блестящую кучу. Я смотрел в громадный мерцающий прямоугольник на свое лицо, которое больше не выдавало ни усталости, ни напряжения. Эл встал поодаль, и его голос гулко отдавался от стен полупустого зала:
– Ну вот! Когда будешь давать интервью, все поймут, что перед ними гений. А то ж пожалеть тебя хотелось, поплакать от сострадания при виде этих твоих голубеньких глазенок и подбородка в черной щетине! – Эл собрал пальцы в горсть, приставил их к своему подбородку и сделал рукой резкий рывок вперед, обозначая утраченный выступ моей нижней челюсти. – Ты выглядел как какой-то… герой-любовник из приключенческого фильма! Ну, не будем о прошлом. Теперь-то все изменилось, теперь ты пошел зрителям навстречу и сможешь работать для людей.
Он бодрой походкой отправился обратно в свою комнату, и его звучные шаги торжественно стучали в белом зале галереи. В зеркале передо мной над фигурой в серой тройке отражалась голова с черными круглыми ушами и белыми щеками.
– Эй, Микки, ты Эла не видел? – окликнул меня парень со шваброй в руках.
И правда, какая разница, что меня зовут Джон Грейсмит, если я выгляжу как диснеевская мышь?
ВИДЕОДРОМ
СПЕКТАКЛЬ ОДНОГО АКТЕРА
Аркадий ШУШПАНОВ
Он приходит на экраны снова и снова. Последний человек на Земле, который всегда оказывается не один. Его не заслонить другим, более популярным киногероям. Ведь он – легенда.
Однажды, более полувека назад, писатель Ричард Мейтсон (Матесон) смотрел классический фильм «Дракула» с Бэлой Лугоши в главной роли и вдруг подумал: если пугает один вампир, то целый мир вампиров напугает еще сильнее. Из этой мысли-песчинки выросла одна из жемчужин американской фантастики. В 1954 году на свет появился едва ли не самый знаменитый роман Мейтсона «Я – легенда» («Последний»). Книга только в XX веке трижды переносилась на экран: вышли две полнометражных картины и одна короткометражная. Правда, автора, который в свое время тесно сотрудничал с кино и телевидением, не устроили ни «Последний человек на Земле» 1964 года, ни «Человек Омега» 1971-го.