– Надеюсь, девушке повезет, – заметил я, – хотя потеря для балета огромная.
Астольфо весело кивнул и сказал, что обязан мне удачной мыслью.
– Какой именно?
– Я объявил сьеру Рутилиусу, что считаю девушку его побочной дочерью и указал на некоторое сходство в лице и телосложении. Ведь это ты сам предложил. Вполне возможно, что мы уберегли обоих от гибели.
– Гибели?
– Тот, кто влюбляется в тень, увлечен идеалом. Ни одна женщина не способна приблизиться к совершенству столь ослепительной иллюзии, и непременным следствием такой страсти становится отвращение к женщине из плоти и крови, ибо она, по мнению влюбленного, предает идеал, портит совершенство, которое так отчетливо отпечаталось в его мозгу и сердце. И тогда перед глазами возникают кинжал, петля и кубок с ядом, грозные и неумолимые. Нет на свете никого более отчаявшегося, более опасного, чем тот, чьи идеалы рухнули.
– Значит, мы правильно сделали, что обманули его в отношении родственных связей? – спросил я.
– Кто знает, обман ли это? Существует вполне реальная вероятность, что она его дочь.
– А что если он ринется на поиски ее матери?
– Увы! – вскричал Астольфо. – В моем пылком изложении мать была удушена ревнивым возлюбленным и брошена в море, которое приняло ее бездыханное тело.
– А этот возлюбленный? Вдруг сьер Рутилиус пустит сыщиков по его следу?
– Невозможно! Ревнивец раскаялся и удалился на Туманные острова, где ведет одинокое жалкое существование, оплакивая пороки своей прежней жизни.
– Милая сказочка. Но я все же чего-то не понимаю. Каким образом Петриниусу удалось сделать три рисунка? Он не видел девушек и не мог знать, насколько разительно изменилась тень.
– Я знал, что для своей коллекции он непременно сделает копию рисунка, проданного Рутилиусу. Я попросил его сделать еще один, изменив контуры таким образом, словно тень начинает разрушаться.
– Но девушки? Откуда он мог их видеть. Неужели он сумел незамеченным пробраться в дом Максинио?
– Петриниус не видел девушек.
– Но каким же образом он нарисовал их портреты?
– Он ничего не рисовал.
Астольфо глотнул сидра, поставил кружку и вытер рукой рот.
– Поверь, в этой стране есть другие таланты, помимо этого тщеславного и наглого художника. Я сам частенько делал наброски, иногда в манере Манони или даже в стиле самого Петриниуса.
– Так это ваша работа? Но вы не видели серебряную танцовщицу! В тот раз вы сидели в репетиционном зале, отвлекая внимание Максинио от моих скитаний по дому.
– Я внимательно выслушал твое описание. И кроме того, у меня был рисунок тени. Послушай, Фолко, если человек может отбрасывать тень, почему бы тени не отбрасывать человека?
– Тень может отбрасывать?…
– В этом случае тень может отбрасывать изображение девушки. Подумай о своих похотливых и непристойных фантазиях. Разве они не приводят кое к каким чисто физическим реакциям организма? Только, ради всего святого, не нужно ничего рассказывать. Я скромный человек, которого легко смутить.
Вы когда-нибудь задавались вопросом, как смеется немой? В случае с Мютано смех принимает форму омерзительно широкой ухмылки, оглушительного грохота по столу, хлопанья по бедрам и потоков слез, струящихся из уголков глаз.
Перевела с английского Татьяна ПЕРЦЕВА
© Fred Chappell. Dance of Shadows. 2006. Публикуется с разрешения журнала «The Magazine of Fantasy amp; Science Fiction».
РАДЖНАР ВАДЖРА
ИЗУМРУДНЫЕ РЕКИ, ЖЕМЧУЖНЫЕ НЕБЕСА
Между магией и наукой существует достаточно элементарное отличие, однако это не мешает ему быть глубоким и принципиальным.
Итак, давайте начнем наше небольшое путешествие протяженностью в несколько миль и в тысячу лет. Пожалуйста, расслабьтесь, чтобы ничто не мешало вам усваивать информацию, которую подготовили для вас ваши наставники. Все готовы?… Ну, поехали!…
Ага, вы уже здесь?!… Отлично. Эта извилистая дорога впереди носит название Тропы Старых Богов. В ближайшее время вам предстоит испытать самые разные ощущения; постарайтесь же полностью отдаться им, чтобы как можно полнее слиться с предлагаемой вам реальностью, сделаться ее частью. Обратите внимание на четкую, словно резцом прочерченную тень, которую отбрасывает на гранит цветущая яблоня. Сосредоточьтесь! Какая совершенная гармония таится в перекличке радужных попугаев, в гудении отяжелевших от меда пчел и несущейся издалека тихой мелодии.
Но вот напев становится громче. Чу!… Слышите, как хрустит ракушечник, которым усыпана дорога? Это он, маг Винкас! Старик с серебряной бородой и таким морщинистым лицом, что он мог бы сойти за дедушку старых богов, не спеша бредет по дороге, опираясь на отполированный ореховый посох. Согласитесь, несмотря на больную ногу и внушительных размеров дорожный мешок за плечами, он шагает достаточно уверенно и даже мурлычет что-то себе под нос. Давайте же присоединимся к нему. Урок начинается…
На берегу Изумрудной реки маг Винкас остановился, и песня без слов, которую он напевал на ходу, стихла сама собой. Стелющийся по земле туман был недостаточно густым, чтобы скрыть неприятный сюрприз: ветхая, полуразваленная переправа через реку исчезла. Вместо нее на другой берег перебросился высокий, горбатый мост в японском стиле, сделанный из дорогого тикового дерева. Он был очень крутым, этот мост, и Винкас, неодобрительно хмыкнув, протянул посох и потыкал лакированные ступеньки с вырезанным на них узором. Узор был сделан для того, чтобы нога не очень скользила, но это мало что меняло. Слишком, слишком круто для его больной ноги!…
– Еще в прошлом году, – пробормотал Винкас себе под нос, – я бы перешел этот мост играючи. А теперь мне не переползти его и на четвереньках.
Пожав плечами, он отошел от берега на несколько шагов, найдя место, где земля была не слишком каменистой, уселся в модифицированную позу лотоса и закрыл глаза. Довольно долго он сидел неподвижно, дыша глубоко и спокойно, обратив все чувства вовнутрь.