Хорошее настроение вернулось к любимому полностью: он выудил из холодильника золотистую бутыль и шумно распечатал. Брют весёлым фонтаном сиганул в бокалы.
— За тебя! — подмигнул Гарик.
— За нас! — поправила я.
Гарик счастливо кивнул и тихонько стукнул своим бокалом в мой.
Несколько капель шампанского брызнуло на рукав. Я вздрогнула, как от ожога. Любимый не заметил.
Он выдул вино до капли, потом небрежно выбросил хрусталь за окно. Бокал нежно звякнул вдали, прощаясь с нами.
— На счастье! — Гарик улыбался во все тридцать два зуба.
Я пыталась насухо оттереть пятно с рукава льняной салфеткой.
— Да брось ты! — не выдержал жених. — Сними и забудь, ты же дома!
— НЕТ! — я не узнала свой голос. — Не надо. Меня что-то знобит, — я заискивающе улыбнулась, пытаясь загладить тягостное впечатление от резкого возгласа.
— Правда? — усомнился Гарик. Неудивительно: стоял душный июль, и ещё мне почему-то казалось, что именно розы источают изо всех углов этот удушающий жар…
— Ты не простыла? — беспокоился любимый. — Может, разденешься и ляжешь в постель?
РАЗДЕТЬСЯ?!
Я вскочила на ноги:
— Нет-нет, ты только не беспокойся! Просто… Это всё так неожиданно! — я глупо хихикнула. — Может, у меня нервная лихорадка? Мне надо побыть одной.
Я говорила скороговоркой, чтобы Гарик не успел вставить слова, а сама судорожно собирала вещи:
— Я позвоню!
Уход напоминал бегство.
Вылетая сквозь калитку в решётчатом заборе, красиво опоясывающем дом, я спиной чувствовала, как любимый тревожно глядит мне вслед.
Дома я плюхнулась на постель прямо в обуви и долго лежала, глядя в потолок. Не было ни малейшего желания шевелиться — не было вообще никаких желаний. Мне было легко и комфортно. Постепенно в голову начали возвращаться мысли, приобретая форму какого-то уродливого диалога.
— Он тебя не стоит, — сказал Костюм.
— Что ты в этом понимаешь, — вяло отозвалась я. Спорить совсем не хотелось.
— Побольше, чем ты, — Костюм был явно уязвлён. — Он делал предложение с таким видом, словно ты ему теперь обязана по гроб жизни. Он не понимает, что это ты делаешь ему одолжение.
— Прекрати. Никто не говорит ни о каком одолжении.
— Не говорит, — согласился Костюм. И упрямо добавил:
— Но думает.
Мне было лень соглашаться, что, пожалуй, Он прав. Было хорошо просто лежать, ни о чём не думая.
Зазвонил телефон. Я потянулась к трубке.
— Не снимай, это он.
— Ну и что? Извинюсь за свою дурацкую выходку.
— Тебе не в чем извиняться. Если сейчас снимешь трубку, то покажешь свою слабость.
— Глупости! — я вновь потянулась к мобиле.
— Ты не сделаешь этого!
И я не сделала. Просто не смогла пошевелиться: Он держал меня. Вдруг стало ясно, что я не могу с Ним бороться.
Телефон надрывался ещё долго, а я глотала бессильные слёзы, тщетно пытаясь овладеть ситуацией. Наконец, звонки стихли, и я почувствовала, что меня утешают: откуда-то пришло блаженное чувство покоя, и, уже засыпая, я ощущала, как бережно обволакивает костюм моё тело, стараясь защитить его от всех, от всех…
На работу я прилетела на полчаса позже, дыша, как взмыленная лошадь. Ритуся наводила марафет.
— Семёнов заходил, тебя хотел, — сообщила она, не отрываясь от зеркальца. — Я пыталась отмазать, только он что-то с утра не в духе. Лучше зайди к нему, засветись.
В любом заведении шеф представляет собой симбиоз Годзиллы и табурета. Наш не был исключением. Обычно разборки на его «ковре» заканчивались хватанием валидола, но сегодня что-то было не так: я летела в кабинет начальства, словно меня несла пара надёжных крыльев.
— Можно?
Семёнов-сан стоял у окна, спиной к двери. Почуяв, что жертва в зоне доступа, медленно развернулся и проделал священный обряд под названием «уничтожь клопа морально»: с мрачной улыбкой выглянул из-под очков, протянув: «Та-а-ак…»
Когда-то от этого «та-ака» я начинала тихонько икать, а сейчас спокойно подошла к креслу для вип-клиентов и легко приземлилась в него — нога за ногу.
— Садись, Семёнов, в ногах правды нет, — услышала я собственный голос, а пальцы изящным движением выудили из внутреннего кармана пиджака пачку «Воуга». — Зажигалки не найдётся?
Семёнов смотрел так, словно увидел чёрта. Мне это не понравилось:
— Так и будем молчать?
Шеф не подавал признаков разумной жизни — только дышал громко в оба сопла. Не зная, чем себя занять, я немного покачала ногой. Потом это надоело, и я зевнула:
— Скучно у тебя. Лучше бы кроссворды разгадывал.