— …А если эта Уродина, проснувшись, нас всех тут пережрет!..
Белое Безмозглое печально констатировало:
— Ну, пережрет — так пережрет. Будем дальше жить — пережранными.
Закон несохранения — обоюдоострая игрушка, откуда еще одно важное следствие: уничтожить информацию так же просто, как и создать (точнее, намного проще). Легкость копирования создает иллюзию «бессмертности информации», мол, «что один раз в Интернет попало, не пропадет никогда». Это не так. Тысячи сайтов закрываются ежедневно, уникальные материалы бесследно растворяются в Великом Ничто; рвутся ссылки, теряются контакты. Действительную ценность данных так трудно осознать: ну чего их ценить — легко пришло (в общем случае), легко ушло. Отсюда — типичная для софтверных инструментов (но немыслимая в реальном мире) идеология «программа поставляется КАК ЕСТЬ, производитель ни за что не отвечает». Что, по сути, означает: любая часть этой среды может быть разрушена и исчезнуть в любой момент — и никто за это не отвечает. Если перевести это в реальные аналогии (хотя бы «никто не гарантирует, что эта газовая плита не взорвется ПРЯМО СЕЙЧАС») вновь получится абсурд, но все притворяются, что так и надо, рынок программ для резервного копирования процветает, в общем, все довольны.
А и то верно, о чем можно волноваться, если информация исчезает даже без стирания: устарел формат файла, перестал производиться привод для чтения дисков — и огромный, бережно собранный архив обращается в хлам. Нынешние поколения призраками проходят по истории, не оставляя следов и памяти о себе: что мои внуки станут делать с «дедушкиным фотоальбомом» (а вот, смотри, наша с бабушкой свадьба!), сохраненным на диск, который уже сорок лет не читает ни одно устройство в мире Это не говоря о том, что CD-диски, к примеру, в принципе рассчитаны на срок службы 8—10 лет. То есть никто и не собирался ничего хранить[]? Пока нет понимания, что информацию нужно беречь гораздо больше, чем любимую чашку; пока автор программы не отвечает за сохранность данных пользователя; пока информационная среда беспамятна — мы будем находиться на грани информационного Апокалипсиса: полного разрушения этой новой реальности. А мы в ней уже живем.
— Мне домой надо, — буркнул, проглотив комок, Петропавел. — Тут у вас с ума можно сойти.
— Можно, — согласился Гуллипут, — если обращать внимание на частности.
Но самая радикальная проблема — то, что в компьютере, помимо памяти, есть еще и процессор. Без дураков, я не шучу. Если бы вся эта информация была просто пассивной вещью, «где положил — там и лежит», это еще полбеды. Да, это была бы вещь со странными, непривычными свойствами, но вполне постижимая. К сожалению, помимо «чистой», пассивной информации, есть еще и программы, и сама операционная система. И эти фиговины невнятной структуры и еще менее внятного назначения добавляют к фундаментальному закону несохранения и его следствиям тысячи законов и правил, которые невозможно постичь.
Если в физической реальности все достаточно очевидно вытекает из привычных с детства свойств среды (чашка падает — чашка разбивается, деревья качаются — ветер дует), все понятно и предсказуемо в определенных пределах, то свойства среды, существующей сию секунду на данном конкретном компьютере, — величина переменная и малопредсказуемая (упадет ли мой Word сегодня в третий раз?). В комплекте с легкостью исчезания результат получается вполне термоядерный, его можно кратко выразить фразой «что угодно может исчезнуть когда угодно, и ни черта ты с этим не сделаешь». Речь здесь не только и не столько о багах, сколько о штатном поведении каждой конкретной программы, которое ее создателю казалось разумным и прекрасным8, а тебя однажды приведет в бешенство. И не из-за локальной глупости и неудобства, а из-за того, что закон природы в цифровой реальности зависит от настроения левой пятки далекого заокеанского программиста.
— Долго вы намерены еще меня морочить? — с нервным смешком спросил Петропавел.
— Да нет, — вздохнула старушка. — Долго с вами не получится. Вы слишком скучный и все время ищете того, чего нет, — определенности.
Что тебе еще сказать, дорогой друг? Я ведь не Ричард Столлман и не Евгений Козловский (у меня и борода-то толком не растет), я не могу подавлять авторитетом и жечь глаголом; и даже если я призову ко всеобщему равенству и братству немедленно — кто услышит?