В принципе, обратная разработка (reverse engineering) – например, дизассемблирование – не является нарушением авторского права. Тем не менее, прямое заимствование дизассемблированного кода, безусловно, нарушает копирайт (это считается созданием производной работы). Чтобы избежать нарушения, используют подход, называемый "clean room reverse engineering": один человек дизассемблирует программу, разбирается в том, как она устроена, пишет качественную документацию обычным текстом (без настоящего кода) и передает другому человеку, который, смотря только на эту документацию, уже делает свою реализацию. Только такой метод обратной разработки разрешается в соответствии с правилами ReactOS.
– В наших условиях отследить это на 100 % невозможно – но зачастую оно само так выходит. У нас есть люди, которые понимают в обратной разработке, и есть люди, которые пишут код. Вторые обращаются к первым – как это реализовано? Получают ответ. Пишут свой код.
Порой в комфорте современных операционных систем мы забываем, что когда-то компьютеры были terra incognita, сулящей небывалые возможности, – и именно этим привлекали своих первых пользователей. Но многих людей продолжает манить эта неизвестность, и они находят себе новые неизведанные земли – и занимаются их освоением. Это желание двигало первыми разработчиками Linux Kernel в начале 1990-х годов. Вероятно, именно оно движет многими разработчиками ReactOS сейчас. А еще через десять лет, когда ReactOS станет таким же мэйнстримом, каким сейчас является Linux, оно будет двигать участниками какого-то другого проекта.
Редакция благодарит кафе «Кофе-бин» за содействие в организации съемки.
МЫСЛИ: О видимом и невидимом
Автор: Ваннах Михаил
В начале шестидесятых годов прошлого века, когда в Москве существовал магазин «Изотопы», по всему Советскому Союзу было принято строить типовые кинотеатры с высокотехнологическими названиями типа «Уран». И не менее типовым элементом их интерьера была конструкция из неоновых трубок, долженствующая изображать модель атома. Ядро и орбиты электронов вокруг него. Часто – с точечками самих электронов.
Наука Нового времени началась с наблюдений, выполненных при помощи оптических приборов. Если известные с античности, бытовавшие в арабском мире угломерные приборы – квадранты, октанты, астролябии – дали точные таблицы, позволившие установить законы Кеплера и перейти к математическим началам натуральной философии, то уже телескоп Галилея развалил на отдельные звезды серебро Млечного пути, обнаружил пятна на Солнце, фазы Венеры и спутники Юпитера. И все это было наглядным.
Если для понимания того, что расхождение во втором-третьем знаке таблиц движения планет заставляет нас откинуть воображаемые, но вполне наглядные небесные сферы и перейти к эллипсам, требовался огромный труд по изучению математики, то узнать, что на Луне есть горы, а Юпитер подобен Земле, ибо имеет спутники, можно было без труда. Всего лишь взглянув в телескоп.
И убедиться в существовании микроорганизмов можно было, всего лишь посмотрев на каплю воды в микроскоп. Доходило до анекдотов. Так, итальянская инквизиция на рубеже пятнадцатого-шестнадцатого веков одним из своих достижений считала конфискацию у некроманта необычайно жирного и отвратительного черта, заключенного в волшебный кристалл. Кристаллом выступала чечевичная линза, а роль черта играла обычная блоха. Однако добрые горожане, восхищавшиеся творениями да Винчи и Микеланджело, с удовольствием верили в некромантского черта, заточенного в хрустале. Они же верили своим глазам!
Но наука уверенно шла двумя дорогами. Наглядные наблюдения, доступные глазу любого, и математические описания, подчас требующие для понимания колоссального труда. Геометр Евклид говорил когда-то египетскому царю Птолемею Лагиду, что в математике нет царских путей. В науке царские тропинки существовали – в музейных коллекциях изобилуют богато украшенные рефракторы и рефлекторы, через которые наблюдали ход небесных светил и венценосные особы, и мелкие графья.