Написанная в 335 году до н. э. "Поэтика" Аристотеля (впрочем, "написанная" - не совсем верное слово, до нас дошел не оригинальный текст, а конспект, составленный одним из учеников философа) посвящена главным образом разбору древнегреческой трагедии, но сохраняет актуальность до сих пор, поскольку структура популярного художественного текста значительных изменений не претерпела (разве что обязательный для греческих трагедий хор вышел из моды). Аристотель зафиксировал трехактную структуру трагедии (точнее, он упомянул, что трагедия должна иметь начало, середину и конец, причем не поленился дать определения всем трем понятиям, например: "середина же - то, что и само за чем-то следует, и за ним что-то следует" [Перевод М. Гаспарова]), ввел понятие "перипетии" как изменения состояния и определил трагедию как "подражание действию… производимое в действии, а не в повествовании" [Перевод М. Гаспарова]. Сегодня "Поэтика" может показаться наивной, но это лишь потому, что мы выросли на книгах, написанных "по Аристотелю", на спектаклях, поставленных "по Аристотелю", и на фильмах, снятых "по Аристотелю", так что описанная им структура кажется нам естественной. Больше того, даже тексты, сконструированные иначе, нам, как правило, доступны в обработанном виде. К примеру, на основе довольно скучной по нынешним временам эпической истории о Беовульфе (в оригинале могучий воин бесхитростно замочил одно за другим трех чудовищ, а потом умер) Нил Гейман и Роджер Эйвори соорудили вполне связный фрейдистский сюжет, в котором Беовульф с чудищем не только подрался, но и переспал.
Согласно трехактной структуре повествования (а она актуальна и для романов, и для пьес, и для сценариев), в первом акте зритель знакомится с героями и становится свидетелем события, выбивающего главного героя из равновесия. Во втором - главный герой пытается достичь желаемого, но сталкивается с новыми сложностями (хотя локальные победы не исключены, они тут же компенсируются неудачами), и наконец, в третьем акте происходит финальное противостояние между протагонистом и тем, что (или кто) ему мешает. Джеймс Бонд получает очередное задание, потом в течение девяноста минут пытается добраться до очередного злодея, задумавшего извести весь мир, и наконец, сталкивается с ним лицом к лицу (с известным результатом). Слабость этой схемы очевидна: если с первым и третьим актом особых проблем не наблюдается, они короткие и, как правило, полны действия, то сделать так, чтобы зритель не заскучал во время растянутого второго акта, уже довольно трудно. Поэтому часто применяются и более сложные структуры - пятиактные [Моду на пять актов ввел тоже не последний человек в этой отрасли - Уильям наш Шекспир] ("Четыре свадьбы и одни похороны"), семиактные ("Индиана Джонс и искатели потерянного ковчега") или даже восьмиактные ("Повар, вор, жена и ее любовник"). В сценарии может быть больше трех актов, но не может быть меньше. Джеймс Бонд получает задание и тут же встречается с Доктором Зло? Абсурд.
Впрочем, об Аристотеле временно можно забыть, как забыли о нем на несколько сотен лет в Европе - о "Поэтике" вместе с другими сочинениями Аристотеля европейцам напомнит арабский комментатор Аверроэс только в XII веке.
В Европе XII века под романом понимали не совсем то, что понимаем мы. Европейские романы того времени писались в стихах (проза считалась низким жанром) и сюжетно не слишком отличались от "Беовульфа" - только герой (а это был не обычный протагонист, а настоящий герой, сражающийся с кем ни попадя каждый день) в финале обычно не умирал, а женился. Возникновению современного романа способствовали два обстоятельства, и оба непосредственно связаны с высокими технологиями. Первое - изобретение Иоанном Гутенбергом печатного станка, и, как следствие, появление массового книжного рынка. Из-за того, что поголовная грамотность была не в чести, процесс растянулся на века, но к восемнадцатому столетию роман - если понимать под ним развернутое повествование в прозе - вполне сформировался. Переход к прозе был вызван тем, что существенно изменилась читательская аудитория. Если в XII веке книги были штучным товаром и чтение могли позволить себе только люди очень обеспеченные, то к XVIII веку чтение, хоть и осталось дорогим удовольствием, было доступно гораздо большему числу людей, и, что более важно, читательская масса стала разнородной. Чтение "пошло в народ".