3
“Его я просто полюбил...”
И новый царь, суровый и могучий,
На рубеже Европы бодро стал,
И над землей сошлися новы тучи
И ураган их...
После известной аудиенции сразу было замечено, что царь приблизил к себе поэта. Пушкин был в восторге от начертанных Николаем перспектив, от программы преобразований в духе Петра Великого. Об этом, в частности, Пушкин пишет своему другу князю Вяземскому 16 марта 1830 года: “...Государь, уезжая, оставил в Москве проект... ограждение дворянства, подавление чиновничества, новые права мещан и крепостных — вот великие предметы”. Это, конечно, очень важные перспективы, задумки царя, о которых знал поэт, предполагавший при этом их поддержать, “пуститься в политическую прозу”. В этом письме другу стреляет буквально каждое слово: и о мещанах (в том числе и о купцах) сказано, и об ограждении дворянства, а главное — ОБ ОСВОБОЖДЕНИИ КРЕСТЬЯН! Ведь известно, что царь предполагал освобождение “крещенной собственности”, как порою называли кормильца. Другое дело, что не все у него получилось, может быть, сказать точнее — что ему не дали совершить высшие чиновники, резко выступившие против этой реформы. Не случайно, уже умирая, Государь просил своего сына Александра начать именно с этого важного и крайне тяжелого дела. Ход и исход николаевских проектов важен для понимания и его облика, и судьбы России, но для нас особо важно позитивное отношение поэта. Поэтому он чистосердечно, не кривя душой, возражает тем, кто критикует его за якобы “ласкательство” перед царем в стихотворении “Друзьям”, написанном в том же 1826 году:
Нет, я не льстец, когда царю
Хвалу свободную слагаю:
Я смело чувства выражаю,
Языком сердца говорю...
И далее он возвращается к теме настоящих льстецов:
Я льстец! Нет, братья, льстец лукав:
Он горе на царя накличет,
Он из его державных прав
Одну лишь милость ограничит.
Он скажет: презирай народ...
Взаимоотношения Пушкина с царем давали ему не только радости, хотя поэт не мог усомниться в благородстве Императора, который при всех условиях выделял поэта, вопреки своему окружению, недолюбливавшему Пушкина, не забывавшему его исповедь — “Мою родословную”. Еще в период службы на юге, а точнее, в южной ссылке, Пушкин, гордясь своей родословной, писал: “Воронцов подлец. Он воображает, что русский поэт явится в его передней с посвящением или с одою, а тот является с требованием на уважение, как шестисотлетний дворянин — дьявольская разница!”.
Пушкин резко критикует льстецов, которые внушают власти крутые меры и восстанавливают ее против просвещения, а это может накликать на царя горе: мы видим, что и в “Стансах” поэт вызывает в царе именно милость, любовь к просвещению. Пушкин бесстрашно продолжает в стихотворении тему, поднятую в “Моей родословной”:
Беда стране, где раб и льстец
Одни приближены к престолу,
А небом избранный певец
Молчит, потупя очи долу.
Это стихотворение Пушкин написал вскоре после встречи с царем. Оно быстро разошлось, как всегда, среди друзей, но так как оно не было предназначено для печати, Пушкин должен был известить о нем Государя Императора. А. О. Смирнова в “Записках” так описывает этот момент (известно, что Пушкин объявлял эти стихи ответом на пасквиль Булгарина): “Во время мазурки Государь пришел разговаривать с нами и спросил у него, правда ли, что он написал стихи на Булгарина; Пушкин ответил: “Да, Государь, и если вам угодно будет разрешить мне их прочесть, В. В., убедитесь, что они не предназначались для печати, они появились без моего разрешения, впрочем — это не впервой”. Государь заставил его два раза прочесть стихи и сказал: “Эпиграмма меткая...” Далее Николай Павлович посоветовал: “Не нападай на них слишком, они этого не стоят”. Таким образом, царь, хорошо зная свое окружение, пытался оградить поэта от возможных мщений и интриг1.
Всем известно, что царь избран Богом, он — помазанник Божий, но и поэт, по убеждению Пушкина, имеет дар особенный: он тоже “небом избранный”! Не случайно звучат похвалы честности и милости царя, но одновременно и укор: в его правление одаренному Пушкину тяжело, он молчит, “потупя очи”. И при этом поэт сообщает: