Под аналогичным впечатлением находился и царь, когда прочитал трагедию. Смирнова-Россет не зря останавливается подробно в “Записках” на разговорах царя с ней об этой трагедии, о моментах, запавших в душу. Как писал А. Бен-кендорф, царя “смущали места, которые напоминали или намекали на современность”. Из этой переписки ясно, что Государь читал драму с интересом и не один раз.
Самодержец, главный цензор, через какое-то время “с нужным очищением” (в 1830 г.) разрешил печатать “Бориса Годунова”, сократив отдельные куски, в том числе и нецензурные выражения. (Вымаранное царской рукой осталось лишь в примечаниях: это фривольные строки о монастырской обители, сцены с Мариной Мнишек.) Как Пушкин писал П. Вяземскому 2 января 1831 года из Москвы в Остафьево: “…одного жаль — в “Борисе” моем выпущены народные сцены да матерщина французская и отечественная…”
О том, что Император пропустил трагедию, читаем следующие строки А. С. Пуш-кина А. Х. Бенкендорфу: “С чувством глубочайшей благодарности удостоился я получить благосклонный отзыв Государя Императора о моей исторической драме. Писанный в минувшее царствование, “Борис Годунов” обязан своим появлением не только частному покровительству, которым удостоил меня Государь, но и свободе, смело дарованной монархом писателям русским в такое время и в таких обстоятельствах, когда всякое другое правительство старалось бы стеснить и оковать книгопечатание” (18 января 1831 г.).
9 февраля об этом же Пушкин пишет Е. М. Хитрово: “Вы говорите об успехе (“Бориса Годунова”): право, я не могу этому поверить... Когда я писал его, я меньше всего думал об успехе. Это было в 1825 году — потребовалась смерть Александра, неожиданная милость нынешнего Императора, его великодушие, его широкий и свободный взгляд на вещи, чтобы моя трагедия могла увидеть свет...” (курсив мой. — И. С. ).
Пушкин и царь любили и знали русскую историю. Оба любили и ценили архивы.
У Смирновой-Россет есть свидетельство о том, что Государь поручил Пушкину “написать Историю Петра Великого, который был идолом Пушкина”. В его библиотеке, по подсчетам Б. Модзалевского, труды по истории составляли значительную часть (здесь находилось 4,5 тыс. книг на 13 европейских и восточных языках), затем только шли труды по иностранной литературе, которая в ней также широко представлена. После смерти поэта все материалы по Истории Петра Великого, а в их число входило и тридцать (!) тетрадей текстов петровских хроник, по просьбе Государя были переданы ему В. А. Жуковским.
Таким образом, с воцарением Николая I и до конца жизни положение поэта упрочилось, он занял и свое место при Дворе, как талантливый поэт, которого особо отличал Император. Действительно, вослед Карамзину Император сделал его историографом! Ему были открыты архивы, в том числе личные царские, так как известно, что он мог в подлиннике читать “Записки” Екатерины II, опубликованные почти через полвека и то благодаря усилиям архивистов, прежде всего П. И. Бартенева, увидевшего в них серьезный источник по истории России. В передаче Смирновой-Россет интересно его высказывание о героях и массах: “Во все времена, — говорит Пушкин у Смирновой,— были избранные предводители; это восходит до Ноя и Авраама... Разумная воля единиц или меньшинства управляла человечеством. В массе воли разъединены, и тот, кто овладел ею, сольет их воедино. Роковым образом, при всех видах правления, люди подчинялись меньшинству или единицам, так что слово “демократия”, в известном смысле, представляется мне бессодержательным и лишенным почвы. У греков люди мысли были равны, они были истинными властелинами. В сущности, неравенство есть закон природы”. Эти слова и в наши дни не лишены своего глубокого и правдивого смысла. Глубоко прав Пушкин в философском своем выражении.
Пушкин в передаче Смирновой говорит о царе: “Я предан Государю. Думаю, что я его знаю; я знаю, что он понимает все с полуслова. Меня каждый раз поражает его проницательность, его великодушие и искренность”. Вспомним, умирая, Пушкин, по воспоминаниям ближайших друзей, сказал, поцеловав письмо от царя, присланного с врачом Арендтом: “был бы весь его”1.
Известно также мнение царя о “Пророке”, записанное А. О. Смирновой. В одной из бесед Император “спросил меня, — пишет она,— какую поэму Пуш-кина я предпочитаю; я сказала: “Пророка” из мелких вещей и “Полтаву” — из крупных. Он попросил меня прочесть “Пророка”, что я и сделала, а затем он сказал: “Я забыл это стихотворение, оно дивно-прекрасно, это настоящий “Пророк”.
Ясно, что Император не препятствовал занятиям Пушкина историей, а порою и помогал ему в исторических исследованиях. Он послал в подарок Александру Сергеевичу 55 томов только что выпущенного в свет “Полного собрания законов Российской Империи”. Он выделил кредит для издания “Истории Пугачева”, так как считал, что дворянству необходимо серьезно относиться к вопросу подготовки ликвидации крепостного права, гнуснейшего рабского состояния крестьян! (Вспомним, что В. О. Ключевский назвал “Историю Пугачева” комментарием к “Капитанской дочке”! В исследовании много сцен народной борьбы, леденя-щих кровь, заставляющих читающих серьезно задуматься о вопросах крестьян-ства.)
А как отметил историк М. Н. Погодин “В литературном отношении — это самое важное явление в русской словесности последнего времени, и большой шаг вперед в историческом искусстве. Простота слога, безыскусственность, верность и какая-то мягкость выражений, — вот чем отличается особенно первый опыт Пушкина на новом его поприще... Он поставил свои Геркулесовы столбы и сказал не дальше . Пушкин пролагает теперь новую дорогу”.
За 28 февраля 1834 года Пушкин отмечал в своем Дневнике: “Государь со мной всегда (курсив мой. — И. С. ) говорит по-русски... В воскресенье на бале в концертной Государь долго со мной разговаривал, он говорит очень хорошо, не смешивая обоих языков, не делая обыкновенных ошибок и употребляя настоящие выражения”. В этой записи обращаешь внимание на две вещи: царь часто разговаривал с поэтом, второе — Пушкин ценил хороший русский язык Государя, что было в те времена большой редкостью. Говорили и писали чаще по-французски.
В Дневнике за 1834 год (Дневники дошли неполно до наших дней, но это особый разговор) есть запись: “Государь долго со мной разговаривал....” Пушкин всегда почтителен с царем. У других же он язвительно замечает литератур-ные нелепицы. А здесь отметил — царь хорошо знает и говорит по-русски. В другой раз в Дневнике он замечает, что царь возвратил ему рукопись “Пуга-чева” с дельными поправками и разрешил печатать это историческое произве-дение.