Останьтесь, останьтесь, небесные синие своды!
Останься, как сказка, веселье воскресных ночей!
Пусть солнце на пашнях венчает обильные всходы
Старинной короной своих восходящих лучей!..”
Зная, что невозможно отрицать объективную реальность достижений советской эпохи, Данилова неуклонно продолжает свою линию. Подводя базу под будто бы языческие представления Рубцова об окружающем мире, она игнорирует вольно или невольно другие известные строки Рубцова. Например, в том же стихотворении “Я буду скакать по холмам задремавшей Отчизны...” Рубцов говорит:
И храм старины, удивительный, белоколонный,
Пропал, как виденье, меж этих померкших полей, —
Не жаль мне, не жаль растоптанной царской короны,
Но жаль мне, но жаль мне разрушенных белых церквей.
В этом сравнительно раннем стихотворении (1964 г.) Рубцов не выражает явно своего мировоззрения. То ли оттого, что он в рамках атеистической цензуры не может афишировать свои взгляды, то ли он полностью не определился в отношении к религии, то ли от желания предоставить читателю самому определиться.
А Данилова сначала незаметно, а затем все более четко продолжает проводить мысль о творческой ориентации Рубцова на Природу (и тем самым на язычество) и фактически отрицает православную суть поэзии Рубцова. Она “притягивает” поэтическое мироощущение Рубцова к неоязыческой идеологии. Данилова даже ссылается на подсчет языческих и православных мотивов в стихах поэта с помощью арифметики: “Беспристрастный анализ системы образов рубцовской поэзии показал, во-первых, многократное количественное преобладание “языческих” образов над “православными”, во-вторых, существенное превосходство первых над вторыми по яркости и выразительности”.
Прежде всего, разделить в поэзии Рубцова явления природы (“языческое”) и духовные образы (“православное”) просто невозможно, все взаимосвязано.
Что касается мировоззрения, то это понятие не застывшее. Как правило, Рубцов, как любой человек, проходил несколько стадий изменения мировоззрения. Как известно, одни даже в возрасте за 30 лет остаются на уровне восприятия мира в возрасте 14—18 лет (например, зомбировавшись в юности текстами примитивного рок-н-ролла), а другие люди за счет увеличения объема знаний и работы мысли непрерывно углубляются в миропонимании.
Первый период Рубцова — романтический (юношески-любовный и “морской”) длился с 1950 г. фактически до 1959 г., когда он вторично разочаровался в юношеской влюбленности: после расставания с Татьяной Агафоновой (Решетовой) из Тотьмы и с Таей Смирновой из Приютино.
Второй период (ленинградский, с ноября 1959 г. по июль 1962 г.) — условно переходный с эстрадно-юмористическим уклоном, когда Рубцов, “тусуясь” в ленинградских “литературных дворах и задворках” (по его определению в сборнике “Волны и скалы”), писал стихи под влиянием шестидесятничества. Практически вся интеллигенция той поры переболела этой болезнью.
Третий период (московский, с сентября 1962 г. по июнь 1964 г.) — период определения своей творческой позиции, и уже переход к историческому пониманию развития общества и судьбы России. И прозрение в снежное предзимье, осенью 1963 года в избе у немолодой хозяйки (вероятно, вдовы): “как много желтых снимков на Руси”, “враждой земля полным-полна”. И, наконец, понимание обращения хозяйки, чтобы не было войны, к последней надежде, к Богу (“Дай Бог, дай Бог... / Ведь всем не угодишь, / А от раздора пользы не прибудет...”).
Четвертый период (никольский, с июня 1964 г. по апрель 1966 г.) — период физического единения с природой, создание стихов, исполненных душевной гармонии. И в письмах 1965—1966 гг. Рубцов уже поминает несуетно Бога.
Пятый период (алтайский, с мая 1966 г. по конец июля 1966 г.) — период углубления исторического понимания судьбы человека, поколений и России (“Старая дорога”, “В минуты музыки” и особенно “Шумит Катунь”).
Шестой период (вологодский, с сентября 1966 г. и до 19 января 1971 г.) — период создания и непрерывных публикаций стихотворений, затрагивающих духовные струны любого человека в России (углубление подсознательного православного мировоззрения).
Конечно, эти периоды с творческой точки зрения до некоторой степени условны, нет резких переходов от одного к другому. Поэт перемещался из одного места проживания в другое и обратно и писал по состоянию души. Речь идет о тенденции развития мировоззрения поэта, и она прослеживается во времени.
Большинство нормальных читателей в творчестве Рубцова увидели свою русскую душу, переживание за Россию, за условия жизни своих братьев и сестер и подсознательно — свое православное мироощущение (стихи “О Московском Кремле”, “Выпал снег”, “Вологодский пейзаж”, “Душа хранит”, “Над вечным покоем”, “Плыть, плыть” и др.). И у Рубцова, по крайней мере дважды, встречается чисто православное обращение к “братьям и сестрам”. А у закоренелых атеистов и лукавых материалистов не обнаружишь подобного мироощущения, отсюда полное или частичное неприятие содержания творчества Рубцова.