По выкачанным недрам и названьям
Засохших рек и выморочных сел.
Болит душа...
И странен отголосок
Душевной боли — мой веселый смех
Среди друзей, среди живых и павших,
Сплоченных снова вражеским кольцом.
1982 г.
Во второй половине девяностых годов я редко встречался с Беловым. Он почти не появлялся на писательских собраниях, а я в середине 1996 года ушел на пенсию, так что в редакции газеты столкнуться мы уже не могли. Но остались у меня многочисленные блокноты из командировок, поездок, записи встреч. Я не стенографирую, но пытался по мере сил подробно записывать выступления Белова, которые удавалось услышать. Конечно, там не дословно все, что говорил Василий Иванович, но могу поручиться, что ход мыслей его уловлен довольно точно. Выступления его были чаще всего экспромтами и, по-видимому, нигде не публиковались. Так что мои записи, надеюсь, кое-что добавят к творческому наследию писателя.
Жизнь подарила мне многолетнее знакомство с одним из интереснейших и талантливейших людей двадцатого столетия, и за этот подарок я бесконечно благодарен судьбе.
Сибиряк
(Виктор Астафьев в Вологде)
В 60-е годы я представлял себе Астафьева молодым. Оттого, наверное, что он только-только появился на литературном небосклоне, но появился не как-нибудь, а сразу в “Новом мире” у Твардовского. Рассказы его, социально острые, колющие в самую душу, и угнетали, и радовали: появился новый большой талант! Многие из авторов: Шукшин, Белов, Рубцов, Лихоносов, Селезнев были тогда молодыми, с ними, видимо, ассоциировался для меня и Виктор Астафьев. А первая встреча с ним состоялась случайно, летом 1968 года, когда я уезжал в Москву. Вечером, на посадке у своего вагона я попал в густую писательскую толпу: много было “своих”, вологодских писателей, много и незнакомых.
В сутолоке, неразберихе я тоже с кем-то прощался, обнимался, в том числе и с Виктором Астафьевым, с которым десять минут спустя мы оказались в одном купе. Он вместе с женой Марией Семеновной тоже ехал в Москву улаживать какие-то свои дела. Виктор Петрович представился, и я с удивлением убедился, что это уже сравнительно пожилой, порядком измученный человек с неподвижным, искусственным левым глазом. Лицо его показалось мне добрым, сам он был настроен мягко, слегка возбужден проводами, и мы разговорились. Вопросов к Астафьеву, разумеется, была уйма, жаль, что многое из того длинного ночного разговора забылось. Помню только, как он, одного за другим, развенчивал тогдашних литературных знаменитостей, и я, пораженный, спросил:
— Выходит, у нас вообще нет литературы?
— А разве есть? — вопросом на вопрос ответил он.
Утром мы распрощались. Несколько лет спустя, когда Виктор Петрович перебрался на жительство в Вологду, я рассказал ему о нашей первой встрече, но он не мог вспомнить этой поездки, да и удивительно ли при его-то бесконечных скитаниях, бесчисленных дорожных ночах!
На постоянное жительство в Вологду Астафьев переехал в конце 1970 года. Я тогда работал редактором “Последних известий” на областном радио и обратился к нему с просьбой дать интервью. Он, хотя и не очень охотно, согласился. Так я и оказался у него в квартире в блочной пятиэтажке на улице Урицкого. Вернувшись в радиокомитет, “снял” запись с пленки на бумагу. Это непременный процесс при подготовке радиопередачи, причем текст переписывается дословно, со всеми стилистическими огрехами и оговорками. Сохранившиеся в моем архиве листки интервью именно тем и ценны, что позволяют почти фотографически воспроизвести речь Астафьева того времени, когда еще не было ни “Царь-рыбы”, ни “Пастуха и пастушки”, ни “Печального детектива”. Привожу отрывки из этого интервью, не искажая ни одного слова, надеюсь, что оно позволит ощутить интонационные особенности астафьевской речи.
“...Очень богатую поездку я совершил по нижней Оби, от Салехарда вверх по Оби по Малой и затем вниз по Большой Оби. 800 километров на рыбнадзоровском катере, вот... Катер был в нашем распоряжении. Видели очень много, порадовались просторам северным, первозданной природе. Бывали у хантов в гостях. В общем, архибогатая поездка, потому что была как раз золотая осень, и вся тундра была облита как будто огненной лавой. Карликовая березка была в желтом листе. А обратно уже ехали, — эта же тундра была как вспаханная пашня, черной. В общем, чрезвычайно богатая, эмоциональная поездка, я сразу после нее как-то жадно начал работать, хотелось работать, отдохнул очень хорошо...
Что касается выхода книжек, вероятно, в семьдесят первом вот выйдет однотомник, повесть “Последний поклон” в “Роман-газете”, и начнется работа над сборником “Затеси” — это маленькие такие новеллки, я называю их “затесями”. Короткие такие рассказы, они печатаются у меня в журналах много лет уже. От полстраницы так и до шести, десяти даже страниц, но больше десяти не бывает. Вот постепенно, в течение лет так десяти, набралась целая книжка, и ее собирается издать издательство “Советский писатель” в начале семьдесят второго года, следовательно, всю подготовительную работу надо вести в 1971 году. Маленькие эти “Затеси” я и сейчас продолжаю писать, несмотря на другие отвлекающие работы, потому что работа над маленькими вещами, она всегда дает возможность держать себя в форме, а нашему брату, как и физкультурнику, всегда надо держать себя в форме, в каком-то определенном настроении, потому что вдохновение вдохновением, это дело преходящее, а творческая работа должна быть постоянной, и когда нет такого вот цельного куска времени, как полмесяца-месяц, а есть какие-то дни, а, может, иногда полдня, неделя, это вот как раз очень полезно — заниматься короткими вещами, записями какими-то. Ну, я записей никаких, дневников не веду, потому выработал вот такую форму короткого какого-то этюда, рассказа — или новеллой его назвать. Ну, а все помыслы заняты сейчас тем, как вот приступить к роману. Роман будет о судьбе инвалида Отечественной войны, о его послевоенной жизни. Действие его где-то, по моим предположениям, должно закончиться в день двадцатилетия Победы. Роман сложный, как и жизнь инвалидов наших была очень сложной. Он возьмет и много времени, и много сил. Есть еще какие-то задумки. Допустим вот, мне хочется написать, у меня была большая дружба с очень хорошим человеком и большим нашим советским критиком Александром Николаевичем Макаровым, который оказался не только моим, но и другом многих молодых, тогда становившихся на ноги писателей, в частности вот, допустим, нашего вологжанина поэта Романова. У меня много сохранилось писем от покойного Александра Николаевича, и вот мне бы хотелось написать о нем что-то наподобие, так сказать, книжки по этим письмам, прокомментировать их, поговорить и вообще написать об этом человеке. Ну, как всегда, планов полна голова, а времени, как всегда, недостает. Главное, конечно, писать роман, делать роман”.