Отказ от права на жизнь
Многие фундаментальные образы удалось легко разрушить, потому что при смене поколений мы утратили понимание их смысла, выраженного неадекватной терминологией. Ведь многие вещи мы и не пытались понять, а лишь заучивали. И то, что мы заучивали из учебников истмата, очень легко “вывернулось” и соединилось с тем, что мы уже пятнадцать лет заучиваем из телевидения.
Сегодня встало, как камень из песка, противопоставление “диктатура пролетариата — демократия”. Мол, советский строй, хотя бы при сталинизме, стоял на диктатуре пролетариата, и это было ужасно, а теперь у нас демократия, и мы на правильном пути. Вот остатки пролетариата уморим, тогда и пережитков диктатуры не останется.
Иногда, правда, уточняют, что то была диктатура не пролетариата, а большевиков. Но это мелочи. Ведь кто такие большевики, если, как говорят, были поголовно уничтожены все дворяне, буржуи, священники и “справные крестьяне”? Те же пролетарии города и деревни. Тут, правда, возникает неувязка с родословной наших нынешних демократов. Вдруг оказывается, что все они — чуть ли не из князей. Что это для них были “лакеи, юнкера, и вальсы Шуберта, и хруст французской булки” — да проклятая диктатура пролетариата отняла. Но нас интересуют здесь не личные судьбы, а большие общественные явления.
Да, у нас демократия, которую многие так долго ждали. Ее признаки налицо: многопартийность, гражданские права и свободные выборы. Организуй любую партию! Вон, есть Партия общественного цинизма, и ее генеральный секретарь то и дело выступает по телевизору. Свобода слова? Выпускай любую газету, хоть сплошь из матерных слов. Можешь купить телестудию и перед камерой голым ходить или Путина ругать. Свобода передвижения и неприкосновенность жилища полные. Чуть Гусинскому повестка к следователю, он — в Гибралтар. А наши бомжи даже сочетают оба гражданских права: с часу ночи до шести утра они неприкосновенно живут в вагонах метро и одновременно передвигаются.
Денег у людей не хватает — газету выпускать, молока купить и т. д.? Так ведь еще Елена Боннэр предупреждала, что за демократию надо платить. Вот мы и платим, еще не расплатились. А то сегодня в Приморье замерзшие люди выходят с плакатами: “Хотим жить”. На это им Греф резонно может ответить: “Ну и живите на здоровье, никто вас не убивает”. Люди в таком мысленном диалоге, конечно, завопят: “Мы замерзаем. Мы не можем жить без отопления!”. А Греф столь же резонно им ответит: “Вы имеете полную свободу покупать тепло или покупать себе дома на Канарах. Но вы не имеете права требовать тепла от государства. Это право вы имели, но сами его выплюнули, когда сидели у телевизоров 4 октября 1993 года”.
Это желание жить — отрыжка диктатуры пролетариата. Жить — это уже отход от чистой демократии, это уже социал-демократия, получение социальных прав, а не гражданских. Об этом не договаривались. Никто, сдавая советский строй, не спросил: “А мы сохраняем право на хлеб и молоко?”. Нет, просили только многопартийности и свободы выезда.
Чем же обернулась демократия и могло ли выйти иначе? Как это ни покажется архаичным, к этому вопросу лучше подойти не с классовым взглядом, а с примитивным делением на бедных и богатых. Классы на это деление накладываются, но не вполне. А у нас в России, где классы вообще не успели сложиться, а потом практически растворились в советском обществе, ничего к ним свести не удается. Между тем демократия именно на делении “богатые — бедные” и возникла. Богатые объединились в гражданское общество — “республику собственников” — и учредили демократию как наилучший способ защитить себя от бедных (пролетариев — то есть неимущих). Как написано в западных учебниках, демократия есть холодная гражданская война богатых против бедных, ведущаяся государством. Как мы сами недавно видели, холодная война богатых даже более эффективна, нежели горячая. Хотя, конечно, в крайних случаях прибегают и к горячей — выпускают то Пиночета, то Ельцина.
Как же ведут свою войну богатые с помощью демократии? Соблазняют людей политическим равенством, которое путем промывания мозгов на время утверждают как наивысшую ценность — гораздо более ценную, нежели равенство социальное. Как дается политическое равенство? Равным разделением власти между гражданами. По принципу “один человек — один голос”. Никаких королей или КПСС, обладающих особо весомым голосом, нет. Все равны, и Ротшильд, и нищий. Каждый свою частицу власти может осуществить через выборы. Вроде все логично, и против этого никто не возражает. И как только этот порядок принимается и закрепляется Конституцией — все! Мышеловка захлопнулась. Богатые просто скупают голоса бедных, будь то безработные ткачихи Иванова, чукчи или черкесы. Свободный рынок — прежде всего для политики, а уж потом для осязаемых товаров.
Впрочем, если быть точнее, богатые первым делом “выгоняют” бедных с рынка. Конечно, не насилием, упаси Боже. Только ласковым словом — спектаклями непрерывных скандалов, передачей “Куклы”, демонстративным ничтожеством продажных политиков. В массовое сознание нагнетается мысль, что “политика — дело грязное”, и на выборы лучше не ходить, не пачкаться. Таким образом, достигается первое условие — на выборы парламента у нас порой не приходит 75% избирателей, почти все бедное большинство, а на выборы президента — половина. Как видим, без всякого насилия и пока еще без преступных манипуляций с бюллетенями от выборов отсекается большинство бедных.
Это экономит богатым огромные деньги — выкупать голоса приходится у немногих. Нужное число тщательно рассчитывается, экономика должна быть экономной. Треть из идущих на выборы избирателей остается без оплаты — их оставляют для КПРФ. Подавитесь, козлы! Треть и так проголосует правильно — это сами богатые и их челядь. Значит, торговаться приходится только с третью идущих на выборы. Это по карману. Тем более что многих подкупают “виртуальными ценностями”. Мол, вот-вот войдем в наш общий европейский дом. Или запугивают “виртуальными ужасами”. Бабушек — что Ельцин обидится и пенсии отнимет, верующих — что коммунисты снова храм Христа Спасителя взорвут. Социологи работают, знают, кого чем можно напугать.
Так возникает строй-мираж. Бедные в нем как бы исчезают, благополучная половина их просто не видит. Из бедности выхватываются гротескные фигуры, даются с комическими комментариями. Это обволакивается рекламой “сникерсов”, становится частью несуществующего мира. Все путем, мужики. Опыт (например, Бразилии) показывает, что при наличии продажной художественной интеллигенции и наркотического телевидения вполне достижим такой порядок, при котором одна половина граждан не просто не видит, но уже и почти не верит в существование второй половины, живущей вообще без регулярных доходов. Народ исчезает. У нас это сделать потруднее, потому что зимы холодные, но в целом к этому дело идет. Половина вымрет — и вторая половина этого не заметит.
Иначе в данной модели демократии быть не могло. Ибо демократия у нас — это снятие запрета на геноцид бедных. Если хотите, снятие запрета на убийство ближнего. В этом ее главная суть, все остальное — мелочи. Более того, дальше будет все более быстрое вымирание, и прежде всего русских, ибо черкесы, чукчи и буряты на самом деле эту демократию не приняли и продолжают свою жизнь как народы. Им главное, чтобы дети у них рождались. А то что они свои голоса-бюллетени продают абрамовичам и кобзонам, так они на эти бумажки плевать хотели.
Что же такое была у нас диктатура пролетариата? Главный ее смысл был в запрете именно на эту демократию. Жесткий запрет на убийство ближнего — для тех, кто сам этого запрета не понимает. Диктатура пролетариата вдруг появилась, и почти все ее возжелали, именно потому, что наши либералы после февраля 1917 года наглядно суть этой демократии всем показали. И русские, которые тогда почти поголовно были крестьянами (хотя бы и фабричными или “в серых шинелях”), очень хорошо эту суть поняли.