На рубеже 1890—1891 годов начинается второй этап столичной жизни. Он складывается на первых порах не совсем удачно, ибо прочных связей с петербургскими журналами и газетами не было. Писатель устраивается на некоторое время фельетонистом в газету “Русская жизнь”, помещая в ней очерки, статьи из быта чиновничьего Петербурга, артистического, литературного мира, потом — обозревателем в журнал “Северный вестник”, где в 1892 году публикует свой роман “Золото”, а затем исполняет обязанности заведующего беллетристическим отделом в журнале “Мир Божий”, в котором тоже опубликовал немало своих произведений (“Зимовье на Студеной”, романы “Весенние грозы”, “По новому пути”). Устанавливает дружеские отношения с Н. К. Михайловским, виднейшим публицистом и критиком той поры. Мамин-Сибиряк и сам активно выступает в жанре публицистики, особенно в 1891 году, когда Россию охватил страшный голод. Но главным для него остается художественная проза, которой он отдает все свои силы, преодолевая личные невзгоды, непонимание литературной критики.
Еще в 1890 году в журнале “Русская мысль” Мамин-Сибиряк публикует роман “Три конца” — крупное произведение о жизни уральского горнозаводского края второй половины ХIX века, произведение, в котором сам писатель находил черты “летописности” (“пишу протяженно-сложенные летописи потому, чтобы не разбивать на осколки тему”). События, происходящие на Ключевском заводе (в основу их легли подлинные, что случились на Висимо-Шайтанском, на родине писателя), — типичные для всего Урала с его особенностями экономического развития и населения, где причудливо перемешались рабочие, ведущие полукрестьянский образ жизни, крестьяне, превращающиеся в пролетариев, раскольники-старообрядцы, сектанты.
По широте охвата действительности, многомерности поставленных в романе проблем, глубине проникновения в народную жизнь, народные характеры, использованию богатейших ресурсов русского языка с опорой на народные речения роман “Три конца” можно с полным правом отнести к числу подлинных эпосов народной жизни. Правда, современники ставили Мамину в упрек именно “беллетристическую летопись” вроде той, что характерна для “Трех концов”, видя в ней слабость художественной типизации. “Я знаю сам, что большие вещи мне удаются меньше, чем маленькие”, — писал Мамин редактору журнала “Русская мысль” В. А. Гольцеву.
И как в других произведениях, Мамин и в “Трех концах” слагает гимн человеку-труженику. Изображая нелегкий труд мастеровых людей, писатель в то же время любуется их высоким профессионализмом, их одержимостью в работе, какой наделен, к примеру, старый доменный мастер Никитич, и во сне слушающий “дыхание домны”. Как очень верно подметил известный критик М. Лобанов, “до Мамина-Сибиряка не было в русской литературе таких рабочих “фанатиков”, и они повторятся впоследствии разве лишь в рассказах Андрея Платонова”...
5. Вместо эпилога
Благоговение к писательству, как к целомудренному долгу перед Родиной, Мамин сохранил до конца своих дней.
Исторический вестник,
1912, № 12
К началу ХХ века Мамин-Сибиряк, упрочивший свой высокий авторитет в литературных кругах и широкую читательскую известность, неожиданно переживает творческую депрессию. “...Так много на Руси говорится хороших и правильных слов совершенно праздно и не к месту”, — с горечью проронил писатель однажды в рассказе “Правильные слова”. Факт остается фактом: более чем за десятилетний период нового, двадцатого века Мамин не создал ни одного произведения, которое могло бы встать вровень с его лучшими вещами, написанными в 80—90-е годы.