Слово Наталье Михайловне Савельевой:
— Мы с Толей познакомились в походе. Мне было семнадцать лет, а Толя на четыре года старше, учился в институте. Через три дня после знакомства его забрали в армию. Он мне часто писал, я ему отвечала. Когда он вернулся, первым делом зашел ко мне, а уходя, попросил разрешения прийти снова. Назавтра появился и... сделал мне предложение. Я ответила не сразу, сомневалась в своих чувствах, присматривалась. Толя всегда был очень пунктуальным, внимательным и заботливым. Но однажды, 8 марта, он вдруг не пришел меня поздравить. Я поехала к нему узнать, что случилось. Оказалось, у него заболела бабушка. Он бегал по аптекам, сидел с ней, менял белье. Помню, я этому поразилась и подумала: “Если он так к ней относится, то и ко мне будет внимательным”. Тогда-то я и решила выйти за него замуж. Только лет через пять поняла, что люблю его по-настоящему. Начались будни офицерской жены. Он уезжал в командировки, и я никогда не знала, где он, скоро ли вернется домой. В общем, не жизнь, а постоянное ожидание. Работа его была окутана тайной и всегда стояла для него на первом месте. Старшую дочку я рожала, когда муж был на очередном задании далеко от Москвы. Когда он вернулся, привез мне кучу цветов, сказал: “Назовём дочку Наташенькой в твою честь. Теперь у меня две Наташи — маленькая (я невысокого роста и тогда была очень худенькая) и малюсенькая!”…
Готовясь к проведению вечера памяти, я проговорила с Натальей Михайловной более восьми часов. Того, что я узнала, хватило бы по меньшей мере на повесть. Передо мною вставал добрый, красивый и сильный русский человек.
Отзывчивость, готовность прийти на помощь проявлялись у Анатолия с детства. Из воспоминаний его армейского друга: “Забирали нас в армию зимой, стоял трескучий мороз. Мы долго мерзли в ожидании автобуса. Сильнее всех замерз худенький парнишка в кепке, посинел, дрожит весь, зубы стучат. Анатолий, недолго думая, снимает с себя шапку-ушанку, надевает парню на голову… Служить мы попали в Молдавию. И вот один взвод (молдаване) сдает другому (русским) бытовку, в ней непорядок. Возникает конфликт, наиболее горячие головы уже передергивают затворы автоматов. И тут Анатолий говорит: “Ребята, вы меня сначала убейте, потом разбирайтесь!” Это неожиданное предложение сразу же погасило страсти, и конфликт мирно разрешился… Однажды, будучи в увольнительной, мы с Анатолием зашли в кафе. Еда там была отличная, сметана такая, что ложка стоит, бублики румяные... В общем, пальчики оближешь. Получали мы, солдаты, в месяц десять рублей восемьдесят копеек. Деньги тогда приличные, поесть можно было вволю. Я заказал себе обед, начал есть. А Толя рядом глотает слюну. Я говорю: “Ты почему ничего не взял себе?” “Не хочу”, — отвечает. Но я вижу — голоден. Пошел, взял ему обед, и тут выяснилось, что все деньги, которые получал, он до копейки отсылал в Москву бабушке”.
Затем я отправилась в подразделение антитеррора “Альфа”. Весть, что в одном из кабинетов идет разговор о Савельеве, быстро облетела “альфовцев”, и вскоре все, кто в это время был свободен от службы, стали моими собеседниками. Я ловила каждое слово. Ведь для меня, гражданского человека, подвиг — событие! А тут — работа. За нее мало платят, на ней можно стать инвалидом, погибнуть! Но “Альфа” — это больше, чем работа. Это способ самовыражения, это образ жизни. Есть люди, которые не могут иначе! Таким был Анатолий Савельев. Профессионал экстра-класса. Отчаянный смельчак и осторожный прагматик. Строгий командир и надежный, верный друг.
Прошел все горячие точки — их стало так много на карте в последние годы: Кабул, Баку, Тбилиси, Ереван, Вильнюс, неоднократно Чечня. Из тех командировок, несмотря на всю их опасность, в родную Москву он возвращался живой! Собирались близкие, друзья, звучали песни (одна из самых любимых: “Дорогая моя столица, золотая моя Москва!”). Душа общества, добряк Савельев... Спели по куплету его любимых песен, вспомнили, как у одного из “альфовцев” был юбилей, он приглашает Анатолия Николаевича. Тот поехать не может и, чтобы как-то сгладить отказ, снимает свои ценные наручные часы и дарит юбиляру. Вспомнили, как однажды Савельев собрал нескольких “альфовцев”, чтобы срочно сдать кровь, необходимую мальчику, ученику школы, где училась его дочь. Как однажды летом приютил на своей даче незнакомого человека, оставшегося без крова...
Вспомнили, как начальник штаба берег традиции “Альфы”, как поднимал ее боевой дух. “Сотворим что-то невероятное, невозможное, потом оглянемся и поразимся: неужели мы это сделали? — вот что такое дух, вот что такое хорошая боевая песня!” — говорил он. Вспомнили о его неординарном мышлении, молниеносной реакции, способности мгновенно схватывать суть дела. Вспомнили, как он был прост и доступен, силен и бескорыстен, как, будучи уже полковником, сам тренировал молодых бойцов, показывая приемы рукопашного боя, как не терпел лжи, лести и трусости, как любил и берег людей, как ценил жизнь... Вспоминали дружеские застолья, в них Савельев тоже был заводилой, запевалой, тамадой. Когда произносил третий тост за павших, начинал перечислять не только родных, близких и друзей, но всех русских героев, чуть ли не с Александра Невского. “Это корни наши”, — говорил он. Вспомнили, как редко применял оружие — мог любого убедить словом. И того безумного террориста у стен шведского посольства, наверное, тоже надеялся уговорить сдаться.