4. Анализируя внешнюю политику СССР в августе—сентябре 1939 года и, в частности, решение о вводе войск в Польшу, не следует в целях соблюдения справедливости предъявлять к Советскому Союзу какие-то особые требования, какой-то “двойной стандарт”, а оценивать его шаги по тем же меркам, применяемым в тот период к другим государствам. На самом деле в 1939 году СССР, предпринимая шаги по укреплению своей безопасности, действовал, как и все, и по правилам, которые не он установил и которым повсеместно следовали другие. Тех же правил во внешней политике придерживалась и сама Польша. Ей никак не откреститься от того, что вместе с гитлеровской Германией она приняла участие в разделе Чехословакии, захватив силой район Тешина, а также подумывала о присоединении Словакии. Единственным государством, протестовавшим против этого, был Советский Союз*. В том же 1938 году Польша также совместно с Германией вынашивала планы раздела Литвы. И тому, что эти планы не были осуществлены, несомненно, способствовал энергичный дипломатический демарш, предпринятый СССР перед польским правительством**.
5. При рассмотрении событий сентября 1939 года возникает вопрос, можно ли ввод частей Красной Армии на тогдашнюю польскую территорию считать второй советско-польской войной (если первой считать войну 1919—1920 гг.) или же эти события следует квалифицировать как-то по-иному.
Известно, что ни та, ни другая сторона официально друг другу войны не объявляли. Не содержалось объявления войны и в ноте, предъявленной польскому послу в Москве 17 сентября 1939 года***. Известно также, что польский верховный главнокомандующий маршал Рыдз-Смиглый перед тем, как со всем руководством страны перейти в Румынию, узнав о вступлении советских войск, издал по армии два взаимоисключающих приказа. В первом приказе предписывалось оказывать советским частям вооружённое сопротивление, а во втором, наоборот, — “с большевиками в бой не вступать”****. Примерно аналогичным образом прореагировал также командующий армией “Варшава” польский генерал Руммель, который в своём официальном письме на имя советского полпреда в Варшаве сообщил, что он дал указание рассматривать перешедшие границу советские части как “союзнические”. Этот документ уникален в том смысле, что является ценным свидетельством о настроениях среди высшего польского офицерского корпуса в сентябре 1939 года. Хотя данное письмо как бы повисло в воздухе, поскольку в то время в советском полпредстве из дипломатов уже никого не было, всё же целесообразно привести полный текст этого письма.
Инспектор армии
дивизионный генерал
Юлиуш Руммель
Варшава, 17 сентября 1939 г.
Господин Посол,
Как командующий армией, защищающий столицу Польской Республики, и будучи представителем командования польской армии в западном округе Польши, я обращаюсь к господину Послу по следующему вопросу:
Запрошенный командирами частей польской армии на восточной границе, как они должны относиться к войскам Советской Республики, вступившим в границы нашего государства, я ответил, что части Армии СССР следует рассматривать как союзнические.
Имею честь просить господина Посла дать разъяснение, как к моему приказу отнесётся Армия СССР.
Командующий армией “Варшава”
Руммель,
дивизионный генерал*****
Со своей стороны, народный комиссар обороны СССР К. Е. Ворошилов к военной кампании также подписал несколько приказов, в которых, в частности, подчёркивалось, что при отсутствии сопротивления со стороны польских войск оружия не применять, польских военнопленных из числа белорусов и украинцев тут же отпускать по домам, а из числа чехов и словаков по национальности — также отпускать, но под подписку. Подчёркивалось, что главная цель кампании — взять под защиту население Западной Белоруссии и Западной Украины.
При продвижении частей Красной армии на запад в большинстве случаев сопротивления со стороны польских подразделений почти не оказывалось, до крупных сражений дело не доходило, в основном шли бои местного значения.
Было ли всё это войной? Если и можно дать такое определение, то войной своеобразной, может быть, ещё одной “странной войной”*. Потери противоборствующих сторон были минимальными. Всего, по различным источникам, было интернировано 130—180 тыс. польских солдат и офицеров**. Вскоре большинство польских солдат было освобождено, но не все: некоторые использовались на работах по строительству линии укреплений вдоль новой западной границы СССР. Значительная же часть пленных офицерского состава была впоследствии расстреляна. Подобные действия были нами осуждены и квалифицированы как преступление.
Изложенные выше оценки и соображения относительно характера польской кампании в сентябре 1939 года свидетельствуют, что с точки зрения государственных интересов СССР, учитывая чреватую войной обстановку в Европе, это была необходимая и своевременная акция для обеспечения более благоприятных позиций и по укреплению безопасности страны, а также, что тоже важно, для исторически справедливого воссоединения белорусского и украинского народов. В подтверждение именно такого вывода нами приведены, как представляется, убедительные аргументы. Однако при этом нельзя отрицать, что ввод советских войск осуществлялся на основе сговора с Германией за счёт третьего суверенного государства и фактической ликвидации самого его существования***. Такая вот вырисовывается противоречивая картина. Что ж, зачастую в истории правда не всегда бывает однозначной.
Позицию польской стороны по обвинению СССР в агрессии можно понять. Но понять — это не значит с ней согласиться. Бесспорно одно, что события сентября 1939 года надлежит непременно рассматривать не как сугубо региональный советско-польский конфликт, а обязательно в тесной увязке с общей международной обстановкой того времени и с учётом не сиюминутных, а долговременных интересов государств будущей антигитлеровской коалиции, включая СССР и Польшу.
Вернёмся к нашим дням. Негативная память о 17 сентября 1939 года жива до сих пор в историко-психологической памяти польского общества, главным образом, видимо, потому, что после ввода советских войск начались репрессии против польского населения в Западной Белоруссии и Западной Украине, его массовая депортация в глубь СССР, которая коснулась многих семей*. Все эти действия в настоящее время нами справедливо осуждены. Вместе с тем вызывает беспокойство факт, что стремление России раскрытием правды о преступлениях тоталитарного режима как бы повиниться за допущенные ранее несправедливости в отношении польского народа и снять тем самым напряжённость между двумя славянскими народами пока не достигло ожидаемой цели. Мы являемся, к глубокому огорчению, свидетелями противоположного процесса в Польше, что не отвечает велению времени. Следует также отметить, что в нынешних польских публикациях сознательно гипертрофируются пришедшие с востока несчастья, а день 17 сентября (а уже не 1 сентября — день нападения фашистской Германии на Польшу!) некоторыми польскими авторами квалифицируется как самая трагическая дата в истории Польши. Оставим эту явно политизированную и не соответствующую действительности формулировку на совести её авторов**. Можно только констатировать, что, к сожалению, в Польше не нашёл отклика конструктивный призыв польского журналиста Я. Трубусевича покончить с необъективностью отечественной историографии путём подготовки совместно с учёными стран Восточной Европы специального сборника, в котором были бы высказаны имеющиеся взаимные претензии в историческом плане, и тем самым способствовать их постепенной ликвидации***.