На фоне последующих событий ХХ века, шаг за шагом приведшего в исполнение эти наброски, исследователи вправе размышлять, является ли приведённый “картографический” передел политико-географического облика мира, предпринятый до двух мировых войн ХХ столетия, упражнением в политическом шарже, или он представлял собой набросок некой программы.
П. Н. Дурново в записке Государю 1914 года проявил редкостную политическую прозорливость. Он предупредил, что “Россия не сможет обеспечить себе какие-либо стратегически важные обретения постоянного характера”, ради которых стоило бы воевать, “потому что она воюет на стороне Великобритании — своего традиционного геополитического противника” .
Дурново был прав. Россия стремилась добиться статуса Константинополя в виде “нейтрализованного и свободного города”, “никому не принадлежащего, но с русскими пушками на Босфоре”. Но резко отрицательное отношение к любой форме русского контроля над Константинополем со стороны Англии делало эти прожекты утопическими.
На фоне тревожных успехов австро-германского блока Англия все-таки согласилась на обретение Россией Проливов и Константинополя, потребовав взамен “довести войну до победоносного конца”, что исключало сепаратный мир с Германией [3] 3 . Одновременно, как утверждает австрийская русистка Э. Хереш, британская казна начала финансировать русскую революцию с 1916 года — с тем, чтобы революция освободила Лондон от обязательств по отношению к России [4] 4 . Можно сказать, что британская и в целом англосаксонская стратегия в “восточном вопросе” накануне и в ходе Первой мировой войны была весьма успешной.
Версальская система
Вместо помощи Белым армиям и правительствам США и Англия размышляли над формулой признания расчлененной России, для чего в январе 1919 года одновременно большевикам, белым, а также всем самопровозглашённым правительствам было предложено принять участие в конференции на Принцевых островах. Как явствует из документов, не без консультаций с Англией многие согласились. Отказалась Грузия, заявив, что обсуждаться будет Россия, а Грузия — не Россия.
Весной 1919 года Антанта начала второй этап “интервенции”, интерпретированный в советской историографии как задача уничтожения советской власти. Но он был нужен для поддержания самопровозглашённых правительств в тех регионах, которые и делали Россию державой, без которой “ни одна пушка в Европе не стреляла”. Англичане появились в Прибалтике, на Кавказе и в Закавказье к ноябрю 1919 года, заняв Баку и железную дорогу до Батуми. Гегечгори, получив письмо от британского правительства, публично заявил: “Не в интересах Англии включать Закавказье в пределы России”.
Общая стратегия английской политики открыто была определена самим Ллойд Джорджем в английском парламенте. Дипломатическое представительство Белого движения было осведомлено о “грандиозном плане Англии… Балтийские государства должны были окончательно отрезать Россию от Балтийского моря, Кавказ должен быть буфером, совершенно самостоятельным от России, между нею… и Турцией и Персией… таким же самостоятельным должен был стать и Туркестан, чтобы раз и навсегда преградить путь в Индию. Персия попадала целиком под власть Англии, а “независимость” Кавказа, Туркестана и Балтийских государств ограничивалась бы практическим протекторатом Англии над этими областями”. Разве это не прямое продолжение задач лорда Пальмерстона в ходе Крымской войны, добивавшегося, чтобы граница России проходила севернее Кубани и Терека?
Одновременно Германия и Австрия вытеснялись с Балкан. Цели стереть следы их присутствия служило образование Королевства сербов, хорватов и словенцев, в котором англосаксы не забыли связать сербский потенциал прогерманскими хорватами и македонскими националистами.
Именно Версальская система закрепила положение о запрете соединения Австрии и Германии. Пруссию с ее выходом к Балтийскому морю необходимо было отделить от “южных немцев”. Огромное значение для стратегических позиций в Европе имели так называемые “международные водные пути” — прежде всего Рейн и Дунай, соединявший Запад со Средиземноморьем. Не случайно англосаксонские архитекторы Версаля установили международно-правовой режим полной интернационализации этих путей. Контроль над обеими водными артериями могли установить только объединённые немцы, выйдя через Дунай к Средиземноморью.
Гитлеровская Германия начала ломать версальские схемы. Соединение немецкого потенциала создавало шанс к Дранг нах Зюден — одновременному выходу к Балтике и Средиземному морю. Началась война, и мешающий мондиалистским силам гитлеризм был направлен на СССР.
“Восточный вопрос” в годы войны и после Победы
После разгрома Германии — главного соперника англосаксов на первом этапе — и роста роли СССР меняются приоритеты Запада. Об этом свидетельствует сравнение документов из архива советской разведки — меморандума министра иностранных дел Великобритании А. Идена от 28 января 1942 года и доклада Штаба военного планирования “Безопасность Британской империи” от 29 июня 1945 года. Этот документ был положен на стол Сталину 6 ноября 1945 года за несколько месяцев до Фултонской речи У. Черчилля, которая на него поэтому не произвела впечатления.
В меморандуме 1942 года видны рудименты европейских критериев Первой мировой и дух Антанты. Чтобы исключить в будущем Германию как опаснейшего возмутителя баланса сил, Иден полагает в качестве основы для послевоенного устройства “союз или тесное сотрудничество Великобритании, США и СССР”. В этом плане 1942 года идея создания западноевропейского блока расценивается ещё как крайне неплодотворная! Иден предполагает, что совершенно естественно будет услышать от Сталина требования признать территорию на 1941 год и больше — передать СССР “контроль над Дарданеллами… и обеспечить доступ к Персидскому заливу, Атлантическому океану и финской территории”.
Примечательно признание Иденом как “неопровержимого аргумента”, что все “это уже являлось русской территорией”, что “прибалтийские государства сами голосовали за присоединение к СССР”, а “финская и румынская территории были предоставлены Советскому Союзу по договорам, законно заключенным с Финляндией и Румынией”.
Через два года, когда исход войны был уже ясен, видный дипломат Купер в переписке с Иденом разбирает возможности британской политики уже для другой ситуации — “для предотвращения господства СССР на Европейском континенте”, для чего одним из средств могло бы стать создание западноевропейского блока и “могучей Польши”, которая “помимо ненависти к России” хороша ещё и тем, что “является единственным фактором, отделяющим Россию от Германии”. Эти рассуждения Купера вполне вписываются в англосаксонскую идею-фикс — создание под своим контролем яруса государств между Германией и Россией.
Постоянна в начале и конце войны лишь одна цель: не дать СССР шанса получить в Южной Европе опору. Британия уклонялась от настойчивых обращений Сталина открыть Второй фронт там, где это ускорило бы разгром Германии, и упорно предлагала его открытие на Балканах. В итоге она высадилась в Греции для контроля Проливов и для того, чтобы не допустить утверждения просоветских сил, имевших на то большие шансы.
Ещё в самом первом письме к Сталину в 1942 году о будущей организации безопасности У. Черчилль очертил структурные элементы будущей Европы, указав, что в них обязательно будут участвовать “великие нации Европы и Малой Азии”, то есть Турция, и упомянул “дунайскую конфигурацию”.
В стратегии Британии Проливы, Юго-Восточная Европа, Балканы и православные славяне ни в коем случае не должны были попасть в геополитическую орбиту России. В конце переговоров “Большой тройки” в Тегеране Черчилль предложил, чтобы Пруссия была “изолирована и уменьшена”, а Бавария, Вюртемберг, Пфальц, Саксония и Баден были отделены и “вместе с Австрией и Венгрией вросли бы в то, что он назвал бы дунайской конфедерацией”. Сталин воспротивился плану вовлечь Южную Европу, прежде всего балканских славян, в западный силовой ареал вовсе не из коммунистических идеалов, а из преемственных представлений о геополитической безопасности.