Многообразные причины побуждали вкладчиков отдавать монастырю свои имения. В 1552 году некто Лука Григорьев писал: “Божия воля стала, пришли казанские люди матерь мою Марию взяли в полон и меня Лучку. А был есмъ в полону двадцать лет. А молился есмъ Живоначальной Троице и Сергию Чудотворцу, чтобы меня из полону вынесли. И Живоначальная Троица и Преподобный отец Сергий меня помиловал, и из полону есмъ вышел. Отца моего в животе не стало, и язъ Лучко отца своего двор с огородом дал в дом Живоначальной Троице и Сергию Чудотворцу”. Новокрещенный мордвин Тихон, отдавая в Троицкий монастырь родовую свою отчину Кирмальской Ухожей, просил властей Троицкого монастыря усердно молиться о нем, чтобы ему, “живя среди иноверных, не поколебаться в вере”.
С древних времен на Руси существовал обычай — за стенами монастырей погребать не только священнослужителей, но и знатных мирян, а также благочестивых ремесленников, монастырских слуг и даже крестьян. За право быть похороненными на освященной земле делались богатые вклады деньгами, вотчинами, ценным имуществом. Все вклады тщательно записывались в монастырские документы, а имена вкладчиков вносились в поминальные книги для молитвенного поминовения. Знаменитый герой Ливонской войны Василий Воронцов, защитник Смоленска князь Михаил Шеин, царственная семья Годуновых нашли свой последний приют в обители Преподобного...
Монастырская собственность в основе своей складывалась за счет добровольной жертвы верующих людей. Согласно Священному Писанию, жертва принадлежит Господу; жертвователь подает Богу, а не священнику (Лев. 27. 30, Ездр. 8. 28). Жертва призвана поддерживать не только служителей Церкви, но и весь народ Божий (Флп.4, 14—18). Монах в монастыре не владеет имуществом, все материальные блага принадлежат общежитийному монастырю, который призван стать Небесным Царством, сошедшим на землю.
Троицкая обитель с XIV века на Руси считалась образцом монастыря общежитийного типа. В 1354 году из Константинополя, вместе со священными дарами от греческого патриарха Филофея, преподобному Сергию было передано письмо, в котором благословлялось утвердить в монастыре общежитийный Устав. Византийский Устав закреплял за собой исполнение трех главных правил: равенство, послушание и распределение обязанностей между монахами монастыря. Инокам запрещалось отныне какую-либо собственность называть “своей”, обедать отдельно по кельям, уклоняться от послушаний игумена. Духовный авторитет монастыря с принятием душеспасительного общежитийного Устава еще более возрос.
Вслед за князем Дмитрием Донским, искавшим в Троицком монастыре духовной поддержки перед битвой на Куликовом поле с кочевниками, и другие русские самодержцы часто навещали монастырь. В Троицком соборе перед иконой Святой и Живоначальной Троицы — символом согласия и единения — торжественным крестоцелованием московские князья скрепляли свои договора и союзы, отмечали “молебными пениями” начало и окончание военных походов, крестили наследников престола. Богатые пожертво-вания выделяли монастырю русские князья и цари, некоторые из которых (Василий III, Иван Грозный, Федор Иоаннович) были крещены в Троицкой обители. На их щедрые вклады строились новые величественные храмы (как, например, Успенский собор, на ступенях которого юный паломник Михаил Лермонтов набросал строки будущего стихотворения “Нищий” (1830 г.): “Куска лишь хлеба он просил,/ И взор являл живую муку,/ И кто-то камень положил/ В его протянутую руку”), расписывались иконостасы, возводились мощные крепостные стены длиною 1100 и высотой в 14 метров. В строительстве монастырских церквей, росписях древних храмов принимали участие лучшие художественные силы страны — московские, псковские, ярославские мастера. Фрески могучего Успенского собора ярославские и троицкие иконописцы расписали всего за сто дней!
В середине XVI века указом Грозного царя монастырь включился в общую систему обороны Москвы. При Иване Грозном деревянная ограда сменилась каменными крепостными стенами с двенадцатью башнями. На строительство укреплений в порядке государственной повинности в течение десяти лет (1540—1550) привлекалось население из соседних уездов; им разрешалось “известной камень калоти и жечи, известь делати и иной камень ломати”, на чьих землях бы его ни нашли. Иван Грозный, лично следивший за ходом работ, в 1547 году выделил монастырю 3000 рублей, а крестьян, занятых на строительстве, освободил от податей и других повинностей.
В 1582 году в Духовском храме Троицкого монастыря Грозный царь, покаянно рыдая, рассыпал на холодном каменном полу 7 тысяч серебряных монет. Возле гробницы преподобного Максима Грека, осудившего в свое время повторный брак Василия III с Еленой Глинской, долгие часы горевал государь. Вольно или невольно, но до смерти забил самодержец тяжким царским посохом 27-летнего сына Ивана в Александровой слободе — тогдашней неофициальной столице Русского государства. Деньги предназначались царем на вечное поминание сына и на замаливание собственных грехов. По тем временам семь тысяч — сумма баснословная! В Москве деревянный сруб в XVI веке стоил чуть больше двух рублей, а корову можно было приобрести всего за 80 копеек. Причем 20 тысяч серебряных рублей Иван Грозный отослал еще и Вселенскому патриарху Сильвестру. Простит ли Господь Русского царя? Московский купец Трифон Коробейников — один из участников царского посольства в Царьград и на Афон, отправленного в 1582 году с милостыней на помин души убиенного царевича Иоанна, приводит в своем “Путешествии” в оправдание царя такие слова Александрийского патриарха: “Бог да простит Царя, Государя и Великого князя Ивана Васильевича всея Руси, что беззаконных жидов, аки врагов, отогнал от стада Христова”.
Вклады и пожертвования текли в Троице-Сергиев монастырь неоскудевающей рекой. Имея такую солидную поддержку, монастырь и сам год от года наращивал благотворительную деятельность.
Согласно традициям, заложенным основателем монастыря преподобным Сергием, Троицкая обитель предлагала трапезу всем приходящим — бедным и богатым. Немецкий барон Герберштейн, посетивший монастырь в первой четверти XVI века, писал: “Важнейший монастырь в Московии есть монастырь Святыя Троицы... удивительное стечение племен и народов прославляет его; туда ездит сам князь, а народ стекается ежегодно в известные дни и питается от щедрот монастыря. У Троицы есть медный горшок, в котором варятся известные кушания, и по большей части огородные овощи, — и мало ли, много ли народу придет в монастырь, однако пищи всегда остается столько, что монастырский причт может быть сыт, так что никогда нет ни недостатка, ни излишка”.
В 1878 году “кушания из волшебного горшка” отведал Лев Толстой, приехавший в лавру в пору мучительных духовных поисков. Отец-наместник лавры архимандрит Леонид приглашал Толстого отобедать в своих келиях. Но граф разделил трапезу с народом.
В монастырской ризнице, рассматривая пудовые вериги древних пустынников, Толстой спросил: “А ныне есть ли такие подвижники?” Ему ответили, что в наше время лучше терпеть те скорби, какие Бог кому попустит. После осмотра ризницы граф вызвался на отдельную беседу с наместником отцом Леонидом. Беседа длилась несколько часов. Когда Толстой ушел, старец со вздохом сказал: “Заражен такой гордыней, какую я редко встречал. Боюсь, кончит нехорошо”.
Монастырь был не только получателем вкладов, но и сам выступал в роли щедрого благотворителя. Это было особенно заметно в годы неурожая и лихолетий. И вскоре наступил момент в русской истории, когда судьба России оказалась напрямую зависимой от судьбы Троицкого монастыря. Воспользовавшись политической неразберихой в Московском государстве, осенью 1608 года польские войска окружили древнюю обитель преподобного Сергия. “Если взята будет обитель Преподобного, — говорил патриарх Гермоген царю, — то весь предел российский до окиана-моря погибнет!”
Около 5000 монастырских защитников долгих 16 месяцев держали защиту с “беспримерным мужеством и героизмом”. А ведь им противостояло 30-тысячное польско-литовское войско! Беда сплотила всех: стрельцы и монахи бок о бок с ремесленниками, крестьянами и боярами сберегли в боях святыню. “За други своя” геройски погибли жители соседнего села Клементьева Шилов и Слота, взорвавшие вражеский подкоп возле южной монастырской башни.