Но не только военные действия вел тогда осажденный монастырь. Когда из-за нехватки хлеба в столице подскочили цены на муку и хлеб, келарь Троицкого монастыря Авраамий Палицын вывез на торг из хранившихся в Москве монастырских запасов 200 четвертей ржи, сбив цену с 7 до 2 рублей.
Настоятель архимандрит Дионисий открывал странноприимные дома и больницы в соседних с монастырем слободах, жертвуя пшеницу и ржаной хлеб для раненых (монахи вкушали лишь овсяный хлеб и воду). В окрестных дремучих лесах и на разбойных дорогах монастырские послушники подбирали покалеченных православных христиан. В монастыре им оказывалась помощь, убиенных же отпевали и погребали по-христиански.
В 1610 году в помощь “верным сынам Отечества” в ополчение под начальством Кузьмы Минина и Дмитрия Пожарскго архимандрит Дионисий благословил 250 монастырских слуг и стрельцов. Архимандрит и келарь Авраамий Палицын рассылали по российским городам патриотические воззвания, вдохновляя русских людей “постоять за благочестие и отечество крепко и мужественно”.
В 1611 году для освобождения Москвы монастырь отправил к столице слуг “со свинцом и порохом, вынув запасы из осадных орудий монастырских”. 16 августа 1612 года архимандрит Дионисий у стен Троицкого монастыря на горе Волкуше благословил русских ратников, уходивших на юго-запад освобождать Москву. Это благословение, напомнившее молитвенное напутствие преподобным Сергием князя Дмитрия Донского перед Куликовской битвой 1380 года, не могло не вдохновить православных.
Много-много лет спустя, осенью 1941 года, возле стен монастыря собиралось с силами новое русское воинство — Первая ударная армия. Именно ей суждено было под Дмитровом остановить врага всего в тридцати двух километрах от священной обители. Тяжелые золотые лаврские купола в то время были плотно затянуты защитным маскировочным тентом, на колокольне находился наблюдательный пункт, в Больничных палатах — госпиталь для раненых бойцов. И несмотря на то, что в намоленных лаврских храмах на алтарных престолах плелась паутина, а законных хозяев разогнали по бескрайним просторам советской империи, Бог не оставил Россию. Мои родители вспоминают, что первый немецкий бомбардировщик, появившийся над городом Загорском (имя городу присвоено в 1930 году в честь Владимира Загорского-Лубоцкого — польского большевика) в сентябре 1941 года, сбросил вместо бомб листовки. “Я Загорск бомбить не буду. Здесь моя мать похоронена!” — такие удивительные слова можно было прочитать на этих листовках. Многие жители, слегка подрастерявшие в тридцатые годы веру, благодарно вздыхая, стали сыпать на лоб и плечи частые щепоти.
В наше время слово “благотворительность” стало почти ругательным. Новые русские обессмыслили дело благотворения. Благое дело совершается в том случае, когда правая рука не знает, что творит левая. Наполеон, въезжая в опустевшую Москву, также сладко мечтал о каком-нибудь благодеянии. Столичные церкви, к примеру, он, если верить Толстому, намеревался превратить в “Дома матери”...
Благотворить способен лишь любящий Бога человек, давая милость (материальную или духовную) Самому Христу через ближнего своего. Павел Флоренский даже добродетельные, казалось, поступки, совершаемые не ради Бога, называл “переодетым эгоизмом”.
Целительная сила русской благотворительности заключается не столько в том, чтобы “утереть слезы страждущему, уделяя ему часть своего имущества, сколько в том, чтобы, смотря на его слезы и страдания, самому пострадать с ним, пережить то чувство, которое называется человеколюбием”, — писал В. О. Ключевский.
“В рай входят святой милостыней”, — говорили в старину. “Возлюби...” — вот и милость окажешь. В Символе веры национальной литературы, как на Моисеевых скрижалях, на века заповедано: “И милость к падшим призывал...”.
А вот миросозерцание всей средневековой Западной Европы наиболее ярко выразилось в великом произведении Данте Алигьери “Божественная комедия”. Итальянский поэт живописно описывает в аду и чистилище муки грешников, в том числе собственных политических и личных врагов. Символично — как раз в тот момент на Руси, что замечено немецким ученым Оскаром фон Шульцем в работе “Русский Христос”, было особенно популярно проникшее в Россию из Византии апокрифическое духовное сочинение “Хождение Богородицы по мукам”, в котором Пресвятая Дева готова сама разделить мучения грешников, лишь бы облегчить их страдания.
Лавра преподобного Сергия — это не только “художественный портрет Руси” (Павел Флоренский), не только место духовного зарождения Московского государства, превратившегося с годами в великую Империю, но и животворный исток русского благотворения и милосердия.
Перезвон на горе. Перезвоны...
Не уходит от нас благодать,
Потому что святые иконы
Все на свете учили прощать.
Исцеляющий, ласковый, синий
Свет небесный в очах не потух,
Оттого что светла Россия.
Свят ее утешающий Дух.
Владимир КАРПЕЦ • От отроков Маковицких (Наш современник N10 2004)
Владимир Карпец
ОТ ОТРОКОВ МАКОВИЦКИХ
Николай (а если именовать точно — Никола) Клюев — не человек или, по крайней мере, не совсем человек. Что это значит? Еcли воспринимать слова поэтического текста буквально — а иначе их не стоит воспринимать вообще, — то подтверждение такого на первый взгляд странного тезиса мы многажды обнаружим собственно в стихах Клюева, хотя бы и в виде обмолвок, оговорок, случайно вырвавшихся строк… Посол от медведя, потомок Китовраса — уже этого достанет, чтобы догадаться о многом.
В средневековых сказаниях Руси Китоврас — странное существо, диво, именуемое сыном царя Давыда и Матери Сырой Земли. В некоторых изводах это первый, погибший, младенец, рожденный Вирсавией, плод “сугубого греха” возлюбленного царя. Зачатие — первая и едва ли не главная (наряду со смертью) экзистенциальная проблема. Алхимик Михаил Сендивогий указывал, что дурное, греховное зачатие — и у людей, и у металлов — порождает диво (monstre). В этом случае, если применять это к Китоврасу, то Мать Земля — первоматерия — принимает зачатый плод и, пропустив чрез свои врата, преобразует в огромное “диво” великой силы и могущества. Да, это диво — своего рода “недосущество”, но недосущество царского рода, наделенное изначальной царственной силой. В “Повести о Соломоне и Китоврасе” он брат царя — рачителя Премудрости. Именно Китоврас строит для Соломона Святая Святых Первого храма. Впраша же Соломон, которых людей еси ты. Человек ли еси ты или бес. Отвеща же человек он. Аз есмь человек живоущих под землею. И праша его царь, есть ли оу вас слнце и лоуна. Он же рече от запада вашего к нам въсходит слнце, а от встока вашего заходит. Егда убо оу вас день, тогда оу нас нощь. А егда оу вас нощь, тогда оу нас днь. (Полууст. Палея 1477 г.). Сказание о Китоврасе символически соответствует современным физическим представлениям об антивеществе, но также и теориям германской науки о “полой земле”. Но этот же Китоврас — Коутур или Кутувр — присутствует и в эдемском раю, что нисколько не противоречит сакральной хронологии, развивающейся по законам вневременной, эонической причинности первообразов: виде Евва зверя велика имянем Коутур, и гоняше сыня ея Сифа да его изъест” (“Повесть о Евве”, изданная в 1863 г. Н. Тихонравовым). На лицевых сводах русских и европейских летописей и хроник Китоврас изображался в виде кентавра — человекоконя, полконя (отсюда Полкан). Кентавр-Китоврас как проявление неукрощенного божественного стихийного начала (стихийного по существу, но божественного по энергиям) таинственно присутствует в легендах о единственном истинно царском роде, появляясь и исчезая в реликвиях Руси-Сурьи, от франко-венедских королей троянского рода, считавших, что их предок — bestia Neptuni quinotauri similis (так, по крайней мере, повествует хроника Фредегара), до черниговских и тверских князей, изображавших Китовраса на гербах. Китовраса изображали в короне с царским жезлом в одной руке и с чашей в другой. Но он же и медведь — рус или urs.