Выбрать главу

Не удивительно, что события 1917 года — причем, конечно, не февраль­ские, а именно октябрьские, были встречены Клюевым (а может быть, и “наволхвованы” им) как отворение рая и сбрасывание времени вместе с его князем в “езеро огненное”. Конец петербургской России он видел как конец “России” вообще и начало “Руси”, Руси дораскольной, но только уже не в качестве “града ограждения”, а раскрывающейся всему мipy, прежде всего народам Востока. Об этом много и хорошо сказано в статье о Клюеве Александра Дугина “Параллельная Родина” (см. его книгу “Тамплиеры пролетариата”, М., 1997), и мы не будем здесь повторять положений этой статьи, которые в целом разделяем. Отметим лишь некоторые дополни­тельные обстоятельства.

В знаменитом стихотворении 1918 года о Ленине со строкой о “Поморских ответах” есть финальные строфы, которые всегда нарочито игнорировало как советское, что понятно, литературоведение, так и антисоветское, что, впрочем, также понятно:

 

Спросить бы у тучки, у звезд,

У зорь, что румянят ракиты…

Зловещ и пустынен погост,

Где царские бармы зарыты.

 

Их ворон-судьба стережет

В глухих преисподних могилах…

О чем же толкует народ

В напевах татарско-унылых?

 

Революция оказывается абсолютной полночью, точкой nigredo, точкой чернее черной черни. “Нужна жертва, и этой жертвой буду я” , — записывал в дневнике Царь-Мученик. В алхимической символике стадию nigredo, умерщвления и согнивания нашего меркурия сопровождает ворон. Как пра­вило, он сидит на гробе. Но сидит для того, чтобы Царственный младенец воскрес и многажды, потенциально до бесконечности, преумножил свое царство! Красному знамени большевиков (красный цвет — цвет воскресения) они сами не соответствовали, в то время как анархисты с их черным флагом и мертвой головой на нем были единственно адекватны “исторической полуночи”.

Однако клюевское восприятие революции оказывается по ту сторону и марксизма и анархизма. Он пишет вообще не о том.

 

Браду морскую, волосья мира

Коммуна-пряха спрядает в нить.

 

Речь, конечно же, идет о древнейшем роде “царей-мореплавателей” (Ж. Робен), длинноволосых “царей от моря” , “the Long-haired Kings” (J.M.Wallace-Hadrill). Это и есть “род Китовраса”, одним из важнейших геральдических обозначений коего был медведь. Некоторые исследования (и не только наши) приводят к обнаружению того, что Рюрик происходил от них же. Но этот истинно царский род, восходящий по одной линии к троянским царям, по другой — к ранне­христианской общине — через Иосифа Аримафейского, — и оказывается историческим, земным проявлением рода “царей Маковицких”: в той же “Повести об антихристе” Иосиф Аримафейский именуется Иосией Маковиц­ким. Значит, во имя воскресения этого рода принес себя в жертву последний российский Император! Есть свидетельства, будто бы вся Царская семья, спускаясь в подвал дома Ипатьева, благоговейно перекрестилась на висевшую там почему-то медвежью шкуру.

Знал ли все это Никола Клюев? Несомненно, знал, как и многое иное, о чем знало русское Поморье. Потому и был “послом от медведя”, с которым может быть отождествлен и геноновский “Царь Мipa”, он же пресвитер Иоанн, он же Иоанн Богослов, “над царями царь, над попами поп”.

 

Борони, Иван волосатый,

Берестяный семиглаз…

Туркестан караваном ваты

Посетил глухой Арзамас.

 

Арзамас как точка священной географии Руси появляется у Клюева довольно часто, как, между прочим, и Саров (Арзамасского уезда), и Афон. Это значит, что он, по крайней мере после 1917 года, уже проявляет себя не как “чистый старообрядец”, а как своеобразный “единоверец”, певец единого Древлеправославия, провозвестник единства Церкви. В чисто церковной среде таким был новомученик Андрей, князь Ухтомский, кстати, официальный прямой потомок Рюрика.

 

Вот отчего старообрядцы

Елеазаровские святцы

Не отличают от старин.

 

А Преподобный Серафим Саровский, о котором Царица Небесная сказала, что “он есть от рода нашего”, ходил в древнего покроя малой мантии и с лестовкой.

И все-таки обратимся к статье А. Дугина:

“То, что “не уместилось” в большевизме в случае личного и творческого пути Клюева, предельно прозрачно. Большевики на официозном уровне воспринимали свой приход как очередной шаг вперед, а следовательно, оправдывали и предыдущий “буржуазный” этап в сравнении с феодальным. Конечно, в оценке Энгельсом и Марксом феодализма в сравнении с капитализмом сквозит почти откровенная симпатия. Но на уровне рациональ­ного дискурса марксизма это выражено недостаточно ясно, и даже, скорее, утверждается однонаправленная поступательность исторического процесса; а это входит вразрез с традиционным мировоззрением, основанным на идее циклического времени”.

Добавим от себя: можно сколь угодно провозглашать борьбу с буржуаз­ным Западом, воссоздавать московский тягловый строй, созидая “град ограждения”, — если при этом менять сакральный юлианский календарь на западный григорианский (вполне в духе церковных реформ ХVII в., дабы “вписаться” в “общеисторический процесс”, игнорируя неоспоримый факт собственного ритма каждой цивилизации) — все усилия будут тщетны. Рево­люцию по старцу Филофею, которая была неизбежна, подменили революцией по Марксу. В конце жизни Сталин явно пытался это исправить, но так до конца и не решился; к тому же было уже поздно, слишком поздно... Полити­чески истинной, действительно русской революцией была бы встреча монархии и рабоче-крестьянского, даже социалистического движения (по Конст. Леонтьеву), экклезиологически — восстановление дораскольного единства Русской Церкви (по епископу Андрею). В этом случае Красное знамя Советов стало бы Красным стягом Куликова поля. Но этого не произошло, прежде всего, по двум причинам — буржуазно-чиновничьей опоры истори­ческой формы монархии и господства марксизма в рабочем движении.

“Трагедия Клюева — свидетельство того тончайшего процесса, который завязал в далекие 20-е первопричины краха Москвы в наши 90-е” (А. Дугин). “Великое Делание” не удалось, как не удалось оно в свое время у долгие годы пытавшегося работать у атанора первого русского масона Ивана Перфильевича Елагина…

Замечательно при этом, что Клюев находит в совершающемся следы совершения “работы”, преследующей по видимости очень похожие, но на самом деле совершенно противоположные цели.

 

Незабудки в крови малютки

На лесной сосновой тропе

Багровеют целые сутки,

Как роса на житном снопе.

 

В Заонежье, в узорных Кижах,

Где рублевский нетленный сад,

Стальноклювый гость из Парижа

Совершает черный обряд.

 

Здесь очень важно не только точное указание на происхождение “гостя” — “из Парижа” , но и присутствие того же алхимического ворона ( “стально­клювый” — сталь, Acier также алхимический термин субстанции, отворяющей первоматерию), что и в строках о царских бармах. “Гость”, по-видимому, делает то же (или по видимости то же) самое, а следовательно, “кровь малютки” есть также ключ к неким “царским бармам”, некое отношение к хранению которых имеет “гость”. Это та же чаша Китовраса, но только наоборот. То, что свержение Бурбонов в ХVIII веке во Франции и Романовых в начале ХХ века в России было окрашено в республиканско-демократические тона лишь для “внешних”, сегодня более чем очевидно. Но почему именно “из Парижа”? Если речь идет о масонах, как это может представляться на первый взгляд, то в одинаковой степени можно говорить и о Лондоне, и об Амстердаме, и тем более о Нью-Йорке. Но тема “масонского” (или “жидомасонского”) заговора вообще не интересовала Клюева, а следова­тельно, речь здесь идет о чем-то ином, и причем вполне определенном, совершенно конкретном. Интересующихся данным вопросом за более подробными разъяснениями отсылаем к главе из нашей работы “Русь Мipoвеева” под названием “Священная загадка” или священная тайна?” (на сайте www.chevengur.ru). Суть в следующем. После каролингской узурпации VII-VIII веков и утверждения римокатолицизма в Европе (прежде всего, в государстве франков) представители группы аристократических родов, которые французский исследователь Александр де Даннан определяет как “черные роды”, а мы объединяем под именем “мелюзинитов”, выдали себя за наследников “первой расы” королей (тех самых, “длинноволосых”, о которых здесь уже шла речь) и в борьбе за власть окончательно встали на службу “тайне беззакония”. Именно с этой линией “парижского оккультизма” связана эзотерико-политическая идея о “Великом Монархе Европы”, которого, по нашему предположению, можно отождествить с лжепророком Апокалипсиса. Именно эти роды стояли за эзотерико-политическим “Орденом Приората Сиона”, рекламе которого посвящена известная, содержащая много ценной информации, но в целом кощунственная книга трех англо-амери­канских (!) авторов. По нашему мнению — это следует подчеркнуть особо, — наследие действительно истинного царского рода этими кругами лишь узурпировано, и деятельность их по существу всегда находилась в том же русле, что и деятельность Каролингов и Ватикана. Впрочем, и совершение “гостем из Парижа” “черного обряда” в “полночь русской истории” не может не быть попущено Промыслом, если