Но есть и другой сценарий. Если народ еще не сломлен, если общество не окончательно разложилось, то они принимают вызов олигархов и в ответ выдвигают вождя, диктатора, который, опираясь на народ, наводит авторитарными средствами порядок. Он, в свою очередь, бросает вызов не только местным олигархам и их вороватой обслуге, но и их покровителям за океаном. Но чтобы успешно воевать на два фронта, он должен опираться на народ и не оглядываться на Запад. Много таких сценариев мы наблюдали в Латинской Америке. Новейший пример — события в Венесуэле, где нашелся вождь — Уго Чавес. Это объясняет, почему за олигархией вынужденно и временно следует диктатура. Общество проходит чистилище. В первом сценарии диктатура вскоре снова перерождается в олигархию. Во втором — диктатура приводит к такой демократии, которая умеет защищаться от посягательств паразитов и хищников. И защищается она умело — кулаком в бархатной перчатке.
Вопрос, на который пытаются ныне ответить многие исследователи, стоит так: неолиберальные правила, “рыночная демократия” снижают или повышают уровень коррупции и криминализации бизнеса? Наш тезис ясен: неолиберализм создает условия наибольшего благоприятствования для коррупции. Приватизация и последующие переделы собственности являются питательной почвой для взяточничества и преступности. Оплата взяток за границей за счет налогоплательщиков обосновывается на Западе с помощью особой теории “культурного релятивизма”. На Востоке, де, размыты границы между взяткой и даром. Все эти доводы не выдерживают критики. Любой индус, буддист или анимист четко отличает дар от чистого сердца от взятки, которую он с оглядкой дает чиновнику, ненавидя, презирая его, боясь, что, и взяв деньги, тот не сделает, что требуется. Взяточничество было и в СССР, особенно в 80-е годы. Но оно строго каралось, и потому не было такого коррупционного беспредела, к которому страна пришла в результате рыночных реформ и приватизации. Спор с либералами бесполезен, статистики в этой области нет, кроме, пожалуй, приговоров судов. Главное, что души людей не были в 60–70-е годы так загажены взятками и прочими преступлениями, что в сознании людей они были исключениями, а не нормой жизни, какими ныне стали.
Криминализация бизнеса есть следствие либеральной установки на так называемую дерегламентацию: государство и его правоохранительные органы либералы последовательно изгоняют из экономической деятельности. Правоохранительные органы поставлены в безнадежное положение сторожей награбленного. Их заставляют бороться с преступностью в обществе, которое косвенно поощряет преступность, в котором спекуляция, мошенничество, блеф, насилие стали условием выживания. Правоохранители превращаются в оборотней, сливаются с криминалом. За криминализацией бизнеса следует всеобщая коррупция и криминализация самой власти.
Экономика без этических ограничителей, без нравственных тормозов становится в конечном итоге неэффективной. Однако в неолиберальной интерпретации все средства хороши для победы в конкурентной борьбе. Такой подход уже заметен даже в исследованиях, проводимых в рамках ООН: “Взятки — это способ обходить ограничения свободы предпринимательства…”; “взятки — это способ снижения себестоимости”; “взятки и прочие экономические преступления есть способ рационализировать общественное распределение” [14] 14 . Из такого подхода следует, что коррупция и криминальный бизнес только тогда становятся недопустимыми, когда они наносят ущерб рынку, свободе движения товаров и услуг. Но если они подрывают национальные государства и суверенитет, приводят к власти уголовников, которые осуществляют геноцид народов, то на это надо смотреть сквозь пальцы.
Растущую глобальную опасность для мирового сообщества представляет и сравнительно новое явление — отмывание денег. Преступные деньги, словно заклятые, заражают всю пирамиду общества. Стэнли Моррис, будучи директором департамента Казначейства США, писал, что отмывание “грязных” денег происходит наверху, но дрянь от них течет вниз. Расцветает организованная преступность всех видов и мастей. Некогда респектабельное лондонское Сити стало мировым центром отмывания денег. По свидетельству вице-президента Ситибэнка и бывшего полицейского шефа Бриана Веста “деньги льются из России и Восточной Европы и здесь в любой момент отмывается не менее 500 миллионов долларов” [15] 15 .
Коррупция и криминальный бизнес становятся для ТНК помехой обычно только тогда, когда они составляют для них конкуренцию, мешают извлекать прибыли. Именно этим объясняется систематическое нагнетание страхов перед российской мафией, которое практикуется в США, Англии и некоторых других странах. Мафии борются с мафиями, СМИ привлекаются к разборкам. Тогда поднимается кампания в СМИ, создаются комитеты и центры по борьбе с преступностью, начинают изучать ее разновидности. Криминал залезает в норки и отсиживается. Спадает шумиха, и он возвращается. Можно ли сомневаться в том, что могущественные государственные структуры с их натренированными полицейскими силами могли бы уже давно положить конец мафиям, наркобизнесу, крупномасштабной коррупции? Можно ли поверить в то, что США, например, совместно с правительствами латиноамериканских стран не могут справиться с наркобизнесом в Колумбии, Мексике, в Афганистане? Ежегодно от наркотиков гибнут десятки миллионов молодых людей. Наркобизнес насаждает очаги мелкого и крупного воровства, проституции, взяточничества, заболеваний СПИДом, сумасшествий. Создаются целые криминальные общества. Пример — Афганистан. Неискореним наркобизнес потому, что он выгоден власть предержащим, в том числе оккупационным властям и стоящим за ними банкирам.
* * *
Либеральные реформы не привьются в России потому, что наше общество в генах своих коллективистское, общинное. Насаждаемый крайний индивидуализм не способен сочетать права и обязанности. Права без обязанностей вырождаются не только в России, а повсюду в злоупотребления чиновников, “элит”, в коррупцию, приводят к потаканию земному вместо духовного, к нравственной распущенности, к росту преступности и хаосу. Дилемма известна: или бунт, или сильное справедливое государство.
Народ начинает сознавать нарастающую опасность. Поэтому разгосударствление было отвергнуто его молчаливым большинством. Его ответом стало стремление вернуться к сильному государству. В этом и коренится, кстати, популярность В. Путина. Народ уверен, что президент укрепит российское государство. Он, однако, ждет и большего: государства не ради олигархов, государства для защиты народа от лихоимцев-чиновников и от пришлых грабителей. И маятник, кажется, пошел в сторону укрепления державы.
[1] 16 * Цит.по: Renй Passet. L’emergence contemporaine de l’interrogation йthique en йconomie. UNESCO SHS–2003/WS/22, p. 10.
[2] 17 Le Monde Diplomatique, fevrier 1998.
[3] 18 The Crises of Global Capitalism. L. 1994 by George Soros N.-Y. Public Affairs, 1998, p. 304.
[4] 19 S o r o s G. Capitalism’s last Chances. In: Foreign Affairs. Winter 1998–1999.
[5] 20 Le Monde Diplomatique, decembre 1997.
[6] 21 Regional Orders. Building Security in the New World. Edited by D.Lake and P.Morgan.
[7] 22 См., например: Dictionary of Economics. London, 1970, Penquin, p. 174.
[8] 23 Le Monde Diplomatique, novembre 1999.
[9] 24 B a i r o c h P a u l. Mythes et Paradoxes de l’Histoire economique. La Decouverte. Paris, 1995.
[10] 25 Цит. по: Scientific American, Nov. 1993. The Perils of the Free Trade. By Herman E. Daly.
[11] 26 New York Herald Tribune, 9 January, 1995.
[12] 27 New York times, 15 January 1996.
[13] 28 P l i h o n D a m i n i q u e. Les mecomptes de la globalization financier. Alter-Eco, № 20, 2eme trimestre, 1994.
[14] 29 UNDP. Corruption and Good Governance. Discussion, paper 3. N.-Y., 1997.