Выбрать главу

— Мы примем тебя в Союз, если напишешь очерк о своих детских годах в детдоме.

Безусловно талантливый и легко ранимый Шалатонов обиделся. Может быть, отчасти из-за этой обиды, но главным образом из-за семейных неурядиц он уехал из Вологды, вернулся в Сибирь. При случае я сказал Володе:

— Разве можно так грубо наступать на больную мозоль? Как мог Виктор писать очерк о том, о чем ему даже вспоминать не хотелось!

— Пожалуй, я тут переборщил, — смущенно признался Володя.

Девяностые, их начало для всех россиян стали шоком, а для нас — в особенности. Развал Союза и последующее разграбление России ударили каждого под самое сердце. Возможно, беззастенчивый этот грабеж и подтолкнул Володю к политике. Он участвовал в выборных кампаниях, в частности, стал доверенным лицом писателя Анатолия Петухова, когда тот избирался в Верховный Совет РСФСР. В 1991 году Шириков взялся редактировать газету вологодских писателей “Эхо”. Я убежден, что эта газета еще долго будет служить летописью того неспокойного и мрачного времени.

Кстати сказать, чуть ли не впервые в истории послереволюционной России в “Эхе” были опубликованы “Протоколы сионских мудрецов”. Публикация эта у многих перевернула представление о происходящем в стране с головы на ноги...

Тема растленного влияния и могущества сионизма тревожила Ширикова давно. Помните “про и контра” в “Дневниках” Достоевского? Так называлась его статья, посвященная еврейскому вопросу. Как-то, во время очередной кампании по переселению евреев из России на “историческую родину”, Володя сказал мне:

— Не понимаю тех, кто пытается удержать у нас евреев. Я бы каждому жиду командировочные до границы платил...

В одной из статей, которую я готовил для публикации в “Красном Севере”, Шириков убедительно доказал, что смерть Сергея Есенина не была самоубийством — его убили чекистские сионисты за поэму “Страна негодяев”. Володя был уверен, что на совести сионистов (хотя сионизм и совесть, как он говорил, — понятия несовместимые) уже в наши дни — смерть Василия Шукшина за рассказ “Ванька, смотри!” (“До третьих петухов”) и Юрия Селезнева, выдающегося литературного критика, за резкие антисионистские статьи.

Не без основания опасался Володя и за свою жизнь, особенно когда начал редактировать “Эхо”.

— Меня тоже в любой момент могут шлепнуть, — признался он как-то. — Но дешево не возьмут, есть у меня “игрушка”... — и, расстегнув “дипломат”, показал старый, местами заржавленный пистолет...

Опасаться было чего. В первых же номерах “Эха” опубликовано несколько материалов, разоблачающих звериную сущность сионизма: “Черный список “Еврейской газеты”, “Спор о Сионе” (отзыв на одноименную книгу Дугласа Рида), “Сион — фашизм: ягоды одного поля” и др.

Впрочем, злобу вызывали не только антисионистские статьи, но и открытое неприятие постперестроечной политики властей. “Как разваливают державу”, “Почему мы не верим в “демократический” рай?”, “Блуд на крови, или Путч, которого не было”, “За державу обидно” и другие. Последняя его статья, опубликованная уже в “Эхе земли” после Володиной кончины, называлась “Карман — могила совести”.

В конце концов искусственно были созданы условия, при которых газета писателей не смогла выходить. В те годы оппозиционную прессу душили экономически: не найдешь денег на бумагу, на оплату типографии — погибай. А откуда было взять деньги писателям, если все пути печатания и реализации книг были уже перекрыты... Тогда-то Шириков и взялся редактировать орган Крестьянского союза области, назвав его “Эхо земли”. По сути, по направленности это было прежнее “Эхо”. Рупором Аграрной партии Шириков стал не случайно: в душе он всегда оставался крестьянином.

Ранней весной уезжал он из Вологды в свои Прилуки Усть-Кубинского района, в родную деревню, где арендовал большой участок земли рядом с родительским домом. Купил даже мотоблок, чтобы обрабатывать землю. Вот как описывает его хозяйство Анатолий Ехалов (“Слово о друге” — “Эхо земли”, февраль 1999 года):

“Старый шириковский дом стоял на краю цветущего луга у самого леса и был единственным обитаемым гнездовьем в этой глуши (...) Но обед (да еще какой!) явился на столе словно из скатерти-самобранки.