Чтобы хоть как-то отсрочить поражение, пытается атаковать торпедами верные правительству корабли миноносец “Свирепый”. Одновременно Шмидт распоряжается подвести к борту “Очакова” минный транспорт “Буг”, который на тот момент был загружен тремя сотнями боевых мин, а это 1 200 пудов пироксилина! Казалось бы, зачем? Да затем, чтобы с его помощью шантажировать Чухнина и обезопасить себя от обстрела эскадрой. По существу, заложником “красного лейтенанта” должен был стать весь Севастополь! Трудно себе даже представить, что бы случилось, если бы “красному лейтенанту” удалось исполнить свой замысел. В случае гигантского взрыва число погибших измерялось бы многими тысячами. Однако команде “Буга” удалось быстро затопить свой корабль и лишить “красного лейтенанта” столь большого козыря. Попытка увода “Бyгa” к “Очакову” переполнила чашу терпения командиров черноморских кораблей, и они без всякой команды свыше расстреливают миноносец “Свирепый”, осуществлявший эту диверсионную акцию. После нескольких выстрелов горящий и неуправляемый миноносец приткнулся к берегу.
Теперь очередь была за “Очаковым”. Впоследствии в отечественной исторической литературе утвердилось мнение о жесточайшем расстреле “Очакова”. Главным автором этой версии выступил, естественно, сам Петр Шмидт. По его словам, такого расстрела, которому подвергся “Очаков”, не было во всей мировой истории! Ни много ни мало! Думается, если бы “красный лейтенант” не сбежал в свое время с идущей к Цусиме эскадры, он бы узнал, что такое настоящий артиллерийский обстрел, когда, осыпаемые шквалом крупнокалиберных снарядов, новейшие броненосцы в считанные минуты превращались в огромные костры, а затем переворачивались кверху днищем, погребая в себе тысячные команды. Увы, для ни разу не бывавшего в бою Шмидта весьма вялый обстрел крейсера вполне мог показаться небывалым. Как говорится, у страха глаза велики.
Вторым автором версии “небывалого по жестокости обстрела” был известный писатель Александр Куприн. Любая книга о восстании на “Очакове” всегда включает в себя рассказ-ужастик Куприна. Это стало уже почти обязательным ритуалом. Чтo касается личности Куприна, то у меня, как у кадрового офицера, он не может вызывать никаких чувств, кроме брезгливости. Разумеется, как писатель Куприн был талантлив. Однако как гражданин и офицер он был, мягко говоря, весьма непорядочен. Начав свою писательскую карьеру с того, что оплевал родное ему российское офицерство в весьма тенденциозном и надуманном рассказе “Поединок”, он затем в угоду конъюнктуре сочинил весьма красочную, но совершенно нереальную картину расстрела “Очакова”, оболгав при этом вице-адмирала Чухнина, назвав его адмиралом, который всегда входил в порты, имея на мачтах по нескольку повешенных матросов! По существу, с легкой руки Куприна и началась травля Чухнина. Писатель перепутал век восемнадцатый с двадцатым! Разыгралось воображение! Попробовал бы Чухнин повесить на самом деле хоть одного матроса, он тут же лишился бы своих погон! Впоследствии Куприн извинялся, что “несколько приукрасил события в Севастополе”. Вице-адмирал Чухнин, как известно, подал на писателя в суд за ложь, и тот был изгнан из Севастополя с запрещением появляться там до конца жизни. Как известно, в годы гражданской войны Куприн поначалу просчитался в выборе стороны. Он верой и правдой служил в армии генерала Юденича и бодро шел вместе с ней на Красный Питер, но прошло время, и, будучи прощенным Сталиным, Куприн вернулся из эмиграции и уже вовсю славил режим, против которого еще недавно столь яростно сражался. Менялась конъюнктура, менялся и Куприн. Можно ли после всего этого доверять Куприну как документальному источнику?
На самом деле никакого бешеного расстрела “Очакова” не было и в помине. Даже рассуждая логически, невозможно предположить, чтобы командование Черноморским флотом горело желанием уничтожить собственный новейший крейсер. Задача Чухнина была совершенно иной: заставить мятежников прекратить огонь и спустить флаг. Едва это было исполнено, как огонь был немедленно прекращен. Согласно официальным отчетам, по крейсеру было сделано всего шесть залпов. При этом делались они с достаточно большим интервалом, так как общее время обстрела заняло двадцать пять минут. Кроме этого, трудно предположить, что расстреливаемый в упор трехсотпятимиллиметровыми снарядами неподвижный крейсер вообще мог остаться на плаву, ведь для его уничтожения хватило бы всего двух-трех попаданий, ведь промахнуться с дистанции в три-пять кабельтовых по столь большой и неподвижной цели было просто невозможно. Документы показывают, что огонь велся прежде всего орудиями малого калибра, с тем чтобы не пробить броневой пояс “Очакова”, то есть не поразить его жизненно важные отсеки. Историкам кораблестроения хорошо известна схема повреждений “Очакова”. Последний раз она была напечатана в книге Р. Мельникова “Крейсер “Очаков” (Ленинград, Судостроение, 1996 г.) Не надо быть большим специалистом, чтобы увидеть по схеме, что крейсер вообще не получил попаданий крупнокалиберными снарядами. В отчете по итогам обстрела говорится, что одно попадание 10-дюймового снаряда в крейсер, скорее всего, все же наблюдали. Однако, согласно схеме, все пробоины сосредоточены в районе верхней палубы и весьма малы по размерам. Это доказывает, что на поражение стреляла только мелкокалиберная артиллерия. Тяжелые орудия создавали, скорее всего, психологический фон, пугая громом своих пушек восставших. Береговая артиллерия при этом стреляла шрапнелью, кроме этого, велся еще огонь и из винтовок. Эта стрельба могла принести вред только людям, находящимся вне укрытий на верхней палубе. Кроме этого, часть комендоров с броненосцев вообще сознательно стреляла мимо. Их неразорвавшиеся снаряды потом находили далеко на берегу. В ходе обстрела “Очакова” у крейсера пострадали прежде всего надстройки. Начавшийся к концу обстрела пожар был вызван детонацией боевых зарядов в кормовом погребе. Лучшим доказательством не слишком больших повреждений “Очакова” служит тот факт, что после окончания восстания корабль даже не отправляли на ремонт в Николаев, а ограничились местным ремонтом на маломощном Севастопольском судоремонтном заводе.