Иду снова на митинг — поглядеть: что же там? Меня просят выступить. Я на площади не владею собой, собьюсь, я отказываюсь. Да и досадно мне. Где же, товарищи, ваши прописные ораторы, эти кормушечники, которых вы лелеяли 20 лет?! Куда они попрятались? Еще вчера я был вам не нужен. Еще вчера мы кричали и топали, спасая историческую память о городе, и вы говорили: “Они возмущают общественное мнение”. А бегало-то по вашим кабинетам четыре человека. Мы говорили о народе, о патриотизме, о том, что не станут защищать вас в грозный час ваши кормушечники. Так оно и вышло.
Иду назад. По улице Красной, на углу улицы Мира расклеены афиши: “Эротический кинематограф”. В доме культуры научного института многодневное обучение разврату: ведущие, как сказано, киноведы, искусствоведы объяснят нам в грозные часы Кавказа, среди горя и слез народов, какими щупальцами надо оживлять женскую страсть, прокрутят нам западный фильм “9 1/2 недель”, сгребут кучу денег и уедут рассуждать... о чем? Наверное, о свободе, демократии и засилье аппарата.
И все вспоминаю я “новую конституцию Евтушенко” и его накачку советской армии.
Газеты опаздывают на четыре часа. 50 лет я в этом городе. Какой-то он нынче другой. Неужели, Господи, неужели нас еще раз вовлекут в гражданскую войну?
И вовлекут не аппаратчики, а эти самые “свободолюбцы”.
Я думал, — говорил Солженицын, — вы другие, а вы все те же, те же...
Но в понедельник все стихло.
Два дня спустя уже снова можно было пускать в глаза демагогическую пыль: “Скажу честно, что мы до конца не представляли себе, каким огромным потенциалом актива располагают краевая партийная организация, Советы народных депутатов”. Опять нужна ложь: “Подумать есть над чем. Хотя главный вывод, на мой взгляд, можно сделать уже сейчас. И состоит он в том, что мы имеем общие позиции с абсолютным большинством населения края. Мы еще раз убедились, как важно, чтобы наша политика совпала с интересами народа”.
Народ в это время пишет: “Нужен мост, а строить его опять некому”.
6 марта. Вчера приехал из Пересыпи. Нынче достал письма А. А. Сионского из Парижа (67—73 гг.). Какой русский человек! Те, кто Россию не любит, получили все, пролезли везде и ездят за границу вовсю, а старым русским беженцам не суждено было вернуться на родину. Шептались тут у нас в Союзе писателей: “Лихоносов переписывается с евреем”. До какой тупости все дошло. У А. А. отец был священником в Костроме, русский.